Блуждающий огонек

Миура Тэцуо

Потом за три года жизни в родной гавани он дважды встречал Сима в совершенно неожиданных местах.

Однажды, возвращаясь с ночной ловли угрей, он шел босиком по берегу с тяжелой корзиной на плече и, проходя мимо небольшой верфи, у строящейся лодки, каркас которой смутно белел в темноте, услышал вдруг женский крик: «Пощадите!» Раздался треск разрываемой ткани, и из темноты выбежала женщина в белом юката. [5]

– Эй, Сима, подожди! – окликнул ее грубый мужской голос. Женщина молча пробежала мимо остановившегося Отодзи, чуть не коснувшись его плечом. Не то от дуновения

ветра, вызванного ее стремительным бегом, не то оттого, что женщина действительно коснулась плеча Отодзи, тихонько звякнул колокольчик на конце короткого шеста, воткнутого в его корзину.

5

Юката – легкое летнее кимоно

Услышав звук колокольчика, мужчина в спортивной рубашке, гнавшийся за женщиной, остановился, и некоторое время они молча стояли друг против друга, разделенные несколькими метрами темноты.

– Ты кто? – спросил наконец мужчина приглушенным голосом.

– Здешний я, из гавани. С ночного лова возвращаюсь, – сказал Отодзи.

Прищелкнув языком с досады, мужчина пошел прочь пиная ногами песок, и исчез между лодочными сараями.

«Уж не Сима ли это из харчевни?» – подумал Отодзи с неприязнью и пошел, поплевывая в сторону. Да и голос мужчины был ему знаком. Он припомнил, что это был сын Курихара, хозяина сетей, который учился в институте в Токио.

И еще раз Отодзи видел Сима.

Он решил попытать счастья на чужой стороне и вечером, накануне отъезда на заработки в город Тёси в префектуре Тиба, зашел помолиться в местный храм. Выйдя из храма, он шел не спеша по сливовой роще за памятником павшим воинам и услышал внизу, ниже храмового двора, скрип качелей в маленьком парке. Звуки эти он знал с детства, ничего особенного в них не было, но теперь, когда он впервые в жизни покидал гавань, они показались ему такими родными, что Отодзи подошел к краю рощи и посмотрел вниз. На качелях развевался подол простого желтовато-зеленого платья Сима.

В парке никого больше не было. Сима одиноко раскачивалась на качелях, и их скрип почему-то тревожил его сердце. Отодзи подумал, что она кого-то ждет. Сразу пришло в голову имя сына Курихара, но он не мог быть теперь здесь – до каникул было далеко.

Странное чувство овладело Отодзи. Сима, которой было уже за двадцать, казалась ему сейчас маленькой девочкой, отвергнутой сверстниками в игре. Это была совсем не та женщина, которая как-то ночью с криком «Пощадите!» вырвалась из рук мужчины и бежала по берегу с разорванным подолом. Та Сима и эта были непохожи, как день и ночь. Непонятная какая-то, подумал Отодзи.

Он пробыл в Тёси без малого три года, и всякий раз при воспоминании о родных местах перед его глазами вставала фигурка Сима на качелях в развевающемся простом платье, а в ушах звучал знакомый скрип. И душа Отодзи наполнялась сладостным чувством. Он не мог думать, что все это из-за Сима, но образ ее был связан с радостным и светлым миром родины.

Пройдя медицинское освидетельствование перед призывом в армию. Отодзи подумал: не заглянуть ли в харчевню «Масутоку»? Ему захотелось сесть на тот стул под полкой с закопченной «Манящей кошкой», [6] где любил сиживать отец и выпить, как он, чашечку сакэ. Отодзи как-то незаметно для себя возмужал и иногда позволял себе выпить.

6

«Манящая

кошка» – глиняная фигурка, изображающая кошку, приглашающую гостей.

Но, вернувшись после долгого отсутствия в этот маленький городок на побережье Санрику, он не застал Сима. Рыбак, который вместе с ним проходил медицинское освидетельствование, сказал, что Сима отказалась выйти замуж за сына Курихара и не смогла больше оставаться в городке. Ходили и другие слухи – будто Сима забеременела от Курихара и скрылась из городка, чтобы уладить это дело. У Отодзи пропало желание заходить в харчевню, тем более что в военное время стало невозможно торговать водкой, и «Масутоку» превратилась в обыкновенную столовку, где кормили гречневой лапшой и вареным рисом с овощами. Вместо синего норэна над входом была прибита вывеска, у двери стояла бетонная бочка с водой на случай пожара, а под карнизом торчал шест для сбивания пламени.

Повестка о призыве в армию пришла в начале весны сорок четвертого года. Отодзи попал в казарму пехотного полка, стоявшего в старинном призамковом городке на западном побережье Тохоку.

Отодзи с детства никогда по-настоящему не болел. На вид он был тонкокостный и худощавый, но тело его, привыкшее к тяжелому труду, было словно скручено из тугих мускулов. В армии его не страшила никакая муштра, страдал он лишь от недоедания.

Однажды летом в сильную жару во время занятий по штыковому бою от голода у него закружилась голова, и, падая, он наступил на учебную винтовку командира подразделения, лежавшую на земле. Командир подразделения избил его. Затем заставил сражаться с ним на штыках, выбил из рук винтовку и несколько раз ткнул его, беззащитного, штыком, отчего Отодзи потерял сознание.

С того вечера у него появилась боль в правом боку за ребрами Сначала он думал, что это просто ушиб, но боль все чаще давала о себе знать. Снаружи ничего не было заметно, однако самочувствие ухудшалось – мучил жар, тяжесть во всем теле. Есть не хотелось, хотя прежде он всегда испытывал голод. Наконец настал такой день, когда Отодзи не смог подняться с постели.

Командир подразделения неохотно разрешил ему сходить в госпиталь. Военный врач обнаружил трещину в ребре и сразу же положил его в госпиталь.

Отодзи полмесяца пролежал в хирургическом отделении. Боль слегка утихла, ему полегчало.

В это время его неожиданно навестила сестра Тами. Отодзи подумал, что она пришла к нему, получив из полка извещение о его болезни, но оказалось другое – Тами добровольно вступила в женский трудовой отряд и едет работать на военный завод в Кавасаки.

– Решила взглянуть на тебя перед дальней дорогой, – сказала она. – Гостиница закрылась. Домой возвращаться не к кому. Вот я и поступила в отряд. Думаю, что снаряды-то делать как-нибудь смогу.

Расставаясь, они не знали, что с ними будет завтра.

– Ну вот, солдат, а плачет! – весело засмеялась Тами, собираясь уходить из палаты.

– Я не плачу. Это из-за болезни, – сказал Отодзи.

– Ребра и глаза, выходит, родственники? Так, что ли?

– Жар у меня. Оттого и слезы.

Тами незаметно оглядела палату, приложила руку ко лбу Отодзи и испуганно отдернула ее.

– Да у тебя и вправду сильный жар!

– Вот я и говорю, что не плачу.

– Разве от трещины в ребре может быть такая температура?