Блюз бродячих собак

Тихонова Карина

— Вот!

Подумала и добавила:

— Угощайтесь!

За столом воцарилось напряженное молчание. Затем опомнившийся Ян Майорович вытянул толстую пятерню, ловко сграбастал со стола по одной бутылке виски и коньяка и унес все это в потайное место, заявив:

— Это на потом! Хватит с вас и половины!

— Ну, ты даешь! — нарушил молчание Коля. — Царский подарок! В честь чего притащила?

— Напиться хочется, — честно ответила я.

Сан Саныч глянул на меня проницательными глазами и заметил:

— Взрослеешь, девочка моя…

И

пьянка покатилась по нарастающей.

Честно говоря, напиваюсь я крайне редко. По двум причинам. Во-первых, у меня не очень крепкий желудок, и после определенной порции алкоголя наступает обратный процесс. Я сижу в обнимку с белым другом (унитазом) и отдаю долги природе.

Во-вторых, одной пить противно. А компании, в которой я могла бы себе позволить подобную вольность, у меня нет. Разве только археологи.

В присутствии этих мужчин я могу напиться совершенно спокойно, не думая о том, что меня неправильно поймут, что я наговорю глупостей и назавтра надо мной станут смеяться… В общем, это люди, которым я полностью доверяю.

Через час я уже была под хорошим градусом, но подавленное настроение не прошло, а сменилось противной плаксивостью. Я хлюпала носом, вытирала его бумажной салфеткой сомнительной чистоты и взывала:

— Саныч, мне плохо!

На что полупьяный начальник экспедиции выдавал философский ответ:

— Элька, а кому щас хорошо?..

Еще через час я уже не могла внятно разговаривать, поэтому сидела с закрытым ртом и прилагала максимум усилий для того, чтобы вникнуть в смысл беседы за столом. Хотя, скажу честно, он того не стоил.

Конец вечера трудного дня выпал из моей памяти. Утро субботы я встретила на полу земляной палатки, упакованная в спальный мешок сомнительной свежести, в полном одиночестве.

Я высунула голову из мешка и повела вокруг опухшими очами.

Так, похоже, что в лагере я единственная женщина. Палатка предоставлена в полное мое распоряжение.

Я выбралась из своего спального места и оглядела себя со всех сторон. Что ж, упаковали меня на сон грядущий в том, в чем я и прибыла: в новом крепдешиновом платьице. Сейчас, правда, платьице выглядело так, словно побывало в заднице у коровы. Так, во всяком случае, выражалась моя полуграмотная бабушка.

— Черт, — пробормотала я.

Голова, однако, не болела, и вообще, самочувствие было сносным. Что ж, не удивительно, если вспомнить, что я пила только хорошее виски и не смешивала его ни с какой дрянью.

Я стянула с себя платье и достала купальник из сумки, которую заботливые мужчины переместили вместе со мной. Переоделась, захватила кусок мыла, привезенный из города, перекинула через плечо спальное место и отправилась заниматься любимым делом — стиркой.

Утро оказалось просто чудесным. Воздух едва трепетал над сияющим золотистым морем, тишина сонного лагеря наводила на мысль о том, что я одна во всем мире. И мне эта мысль неожиданно понравилась.

Я бросила мешок и мыло на берегу, с разбегу вбежала в море и неловко плюхнулась

в прохладную воду. Море сомкнуло соленые объятия на моей спине, и я быстро-быстро заколотила ногами, чтобы согреться.

Через пять минут я уже в упоении носилась по водной глади, ныряла, выскакивала наверх, отфыркивалась и била по воде всеми имеющимися конечностями.

Вот оно, счастье!

Через час лагерь проснулся, из палаток стали выползать полусонные археологи. Я старательно стирала спальный мешок, мужчины после небольшой паузы полезли в воду вслед за мной.

Дело в том, что в лагере функционировало неписаное правило: в присутствии женщин предписывалось бриться не реже, чем раз в два дня.

— Чаще невозможно, — объяснил мне Сан Саныч когда-то недостатки метода бритья в соленой воде. — Скальп слезет.

В принципе, я не настаивала на этом процессе. Меня вполне устраивали археологи в своей бородатой ипостаси. Но мужчины несли какие-то интеллигентские глупости по поводу того, что нужно сохранять цивилизованный вид в присутствии женщины, и тому подобные бредни.

Я отстирала мешок, разложила его сушиться на крыше своей палатки и махнула рукой Сан Санычу, стоявшему по пояс в море с помазком в одной руке и бритвой в другой. Эжен Ионеско. Театр абсурда.

Все как раньше.

После стирки я облачилась в старые шорты и майку и поехала в город. Прекрасно помню, какое разнообразное меню царит на археологическом столе. Окорочка вареные, окорочка жареные, окорочка тушеные, окорочка копченые, окорочка в компоте.

Да, конечно, это дешево, это экономно, но после полугодовой диеты, основанной на окорочках, вполне может начаться цинга.

Денег у меня было не так много, как мне бы хотелось, но обратный билет уже куплен, до города я как-нибудь доберусь, а там можно перехватить у Селены тысячу-другую рублей до следующего гонорара. С тысячи долларов, которую мне пообещал наниматель, долги я как-нибудь отдам!

Поэтому я не щадила свои скромные средства и покупала все, что, как я помнила, любили археологические мужчины.

Как ни странно, в лагере обожали сладкое. Шоколад, конфеты, сгущенку, сгущенное какао… Всего этого я накупила целый ящик. Купила несколько бутылок хорошей водки и ящик пива.

Купила разные крупы, чтобы утром варить кашу. Купила два ящика минеральной воды, потому что помнила, какой гадостью становится вода в железной бочке через два-три дня под палящим солнцем.

Всего этого, конечно, хватит ненадолго, но пускай хоть немного побалуются.

Еще я накупила овощей и фруктов. И, как апофеоз собственного разорения, купила отличную баранью ногу.

Баранина в Москве не имеет ничего общего с тем, что называется хорошей бараниной. Хорошая баранина, когда ее готовишь, благоухает не хуже французского парфюма. Еще это мясо имеет нежнейший вкус и легко усваивается организмом. Плов из баранины — райское блюдо. А потом, можно мясо просто потушить и есть с любым гарниром: картофельным, овощным, бобовым…