Бобо в раю. Откуда берется новая элита

Брукс Дэвид

В старом Уэйне ничего подобного не было. И рестораны называли не обыденно, как «У Терезы», а по-французски «L’Auber ge», например. Однако сегодня приспосабливаться прихо дит ся как раз роскошным французским заведениям. Ресторан, который назывался «La Fourchette», сегодня носит менее претенциозное имя «Fourchette 110» и сменил французскую haute cuisine на кухню попроще. Меню выглядит так, будто его составлял добродушный Жерар Депардье, а не властный и чопорный Шарль Де Голль.

В городе также открылась франшиза хлебной компании «Большой урожай» – это такие дорогие булочные, где кусочек теста с абрикосом и миндалем или шпинатом и фетой продается за $4.75. Здешним филиалом владеют Эд и Лори Керпиус. В 1987 году Эд получил МВА и переехал в Чикаго, где занялся валютными операциями. Затем, как будто повинуясь неотвратимому ветру перемен, он отрекся от промысла Алчного десятилетия, чтобы проводить больше времени с семьей и окружающими его людьми. Так они с женой и открыли булочную.

Они

приветствуют каждого посетителя и предлагают кусочек на пробу (я выбрал саваннский укроп). Далее следует краткая лекция про исключительно натуральные ингредиенты и традиционный способ хлебопечения, который, собственно, и осуществляется прямо здесь перед вашими очами. Посетителей немного, так что заподозрить хозяев в излишнем уповании на искусство показывать товар лицом не получается. Зато повсюду плюшевые мишки и книги для детей, и кофе-старбакс для взрослых. Семья Керпиус поддерживают юных художников – каждому, кто пришлет свой рисунок в булочную, полагается бесплатный кусок, так что стены увешаны гуашами и акварелями, наряду с вымпелами, знаменующими деятельное участие булочной в местной лиге европейского футбола. Если попросить их нарезать хлеб, на вас посмотрят сочувственно, как на человека, еще недостаточно высоко поднявшегося в осознании самоценности хлеба, и выдадут памятку для тех, кому понадобится нарезать хлеб, когда он достигнет более подходящей для этого температуры (резать хлеб следует непременно «елочкой»). В наставлении говорится, что целостность хлеба не нарушается при заморозке и подогреве («Во время лыжных походов мы заворачиваем хлеб в фольгу и кладем на двигатель»).

В западной части города расположен Zany Brainy – это один из тех магазинов игрушек, что претворяются образовательными центрами. Там продаются фигурки исчезающих животных, сделанные с мельчайшими подробностями, а кроме того, Zany Brainy выдавил с рынка старый магазин Toytown, который не торговал развивающими игрушками и не выдержал конкуренции. Дальше за Ланкастер-Пайк теперь супермаркет Fresh Fields. Когда покупатели вкатывают свои тележки через главный вход, они оказываются в эпицентре хипстеризма дорогого пригорода, столь характерного для сегодняшнего Уэйна и столь же чуждого Уэйну старому. Покупатель упирается в огромное табло с надписью «Сегодня в продаже органических продуктов: 130». Это как барометр добродетели. В день, когда органических продуктов бывает всего 60, покупатель чувствует себя обделенным. Зато когда на табло трехзначная цифра, он бродит меж полок с чувством морального удовлетворения и взирает на бесконечное разнообразие капусты: тут и брокколи, и китайская, и такая, о которой наследники старых семейств Главной ветки и слыхом не слыхивали.

Как и многое в этой новой культурной волне, Fresh Fields взяли на вооружение калифорнийский этос 1960-х и, выборочно его усовершенствовав, отбросили то, что было весело и интересно юношеству, например – свободную любовь, и сохранили все, что могло бы заинтересовать повзрослевших ипохондриков, например цельнозерновые продукты, чтобы в информационный век жители дорогого пригорода могли прогуливаться меж прилавков со свежей ботвой редиса, черным рисом и басмати, емкостями с перемолотым корнем горца многоцветкового, Майанским грибным мылом, 100 % натуральной краской для волос «Белая скала», ополаскивателем для рта с тремя маслами и вегетарианскими бисквитами для собак и купаться в отраженном этим изобилием свете своей многогранной натуры.

Наконец, в Уэйне появилась целая грядка новых магазинов мебели и аксессуаров. Буквально на отрезке в несколько сот футов на Ланкастер-Пайк три магазина торгуют состаренной мебелью, а в еще одном магазине-мастерской из старого хлама делают новую мебель. Где-то посередине они встречаются, чтобы предложить своим покупателям секонд-хенд, которым еще никто не пользовался.

Магазины конкурируют между собой за самый потрепанный вид. И подходят они к этому с таким энтузиазмом, что иногда мебель даже не выглядит потрепанной. Она просто разлагается, ободранные ящики вываливаются, краска осыпается на пол. В ассортименте магазина под вывеской «Раскрашенное прошлое» раскрашенные вручную шкафы для телевизоров, толстые ароматические свечи и помятый металлический туалетный столик на колесиках. В лавке «Место жительства» продают раскрашенные вручную шкафы для телевизоров, толстые ароматические свечи и прованский дуршлаг. В быстро закрывшейся «Коллекции Сомоджи» давали раскрашенные вручную шкафы для телевизоров, не было ароматических свечей, зато было полно исцарапанных столовых буфетов из мелко порубленных дорогих сортов дерева.

Апофеозом этого празднества стала компания «Антропология», выставочный зал которой расположился в павильоне, где раньше продавали автомобили. Для Уэйна магазин, названный в честь академической дисциплины, – явление из ряда вон выходящее. Старожилов насторожила бы такая высоколобость (не говоря уже о французском написании самого слова). Однако среди представителей авангарда новой культуры вполне естественно воспринимать жизнь, как вечную аспирантуру. Интерьер магазина вызвал бы у отпрысков членов конных

клубов настоящее потрясение. Кроме прочего здесь устроили кофейню, видимо, в рамках реализации программы, по которой между заведениями, предлагающими чашку капучино или французский журнал, не должно быть более 50 метров. В колонках вместо чего-нибудь изысканного вроде Баха здесь непрерывно играет «Этот чудесный мир» Луи Армстронга. Более того, внутри ни стульев Хепплуайт, ни кушеток с орлиными когтями на ножках (Джорджу Вашингтону было б неуютно), ни мебели в стиле Луи XIV, ни времен Второй империи. В вопросах интерьера старый Уэйн оглядывался на европейскую аристократию. А вот новый, если судить по «Антропологии» и ее конкурентам, равняется на европейское крестьянство. Интерьер магазина – огромного пространства с открытыми балками – выполнен в приглушенных тонах синего, коричневого, черного и зеленого, или в «гамме бланша», как говорят модники. Дощатый пол с заметными щелями и необработанные балки перекрытий. В одном отделе продают предметы интерьера из Прованса, в другом – из Тосканы. Здесь представлено все экваториальное крестьянство: уголок марокканских рукоделов, перуанские ткани, индийские сундуки. Для столовой здесь есть целый ряд рубленых столов – истертых, нелакированных. На деревенском столе для разделывания свиных туш выставлены тончайшие равиоли с начинкой в глиняном кувшине за $25.

Картинки, репродукции, узоры на ткани теперь тоже совсем другие. В старом Уэйне предпочитали изображения охотничьих собак, лошадей и диких животных – оленей, уток. Уэйнский потребитель новой волны предпочитает безобидных или смешных животных типа пингвинов, коров, кошечек или лягушек. Старорежимные уэйнские матроны отдавали должное цветочным узорам, и, когда они выходили целой компанией, можно было подумать, что по улице расхаживают кусты гортензий. В «Антропологии» же продаются монохромные блузки и джемперы приглушенных тонов. В общем и целом ощущение от магазина можно обозначить как «Год в Провансе» [21] , тогда как цены говорят – шесть лет успешной медицинской практики, и это будет вам это по карману.

21

Популярный автобиографический роман английского писателя Питера Мейла 1989 года.

Новая элита в старых интерьерах

Все это – модная булочная, кофейни с художественной программой и мебельные магазины с деревенской утварью – может показаться явлением вторичным и поверхностным. Однако в них проявляется не только своеволие моды – в прошлом году носили мини, в следующем, наверное, будут макси. Процессы, которые мы наблюдали в Уэйне и в других зажиточных городках Америки, отражают существенные культурные сдвиги. Демографические изменения, описанные в предыдущей главе, докатились до Уэйна. Самовыдвиженцы из образованного класса заняли городки филадельфийской Главной ветки, как когда-то заняли престижные университеты и страницы свадебного раздела «Нью-Йорк таймс». Девелоперы раздробили поместья и понастроили для специалистов с несколькими дипломами дома по $600 000. Даже адвокаты, покупающие викторианские особняки с пятью спальнями в 1990-х, заметно отличаются от адвокатов, покупавших такие же в начале 1960-х. Даже отпрыски старинных WASP-семейств приноровились к новым порядкам.

На улицах Уэйна стали преобладать представители околотворческой интеллигенции: врачи, разъезжающие по винодельческим хозяйствам, адвокаты-романисты, профессора-садовники, необычайно начитанные риэлторы, психологи в бижутерии ар-нуво и прочие представители буржуазии информационного века. Устремления этих людей заметно отличаются от взглядов, царивших в среде членов кантри-клубов и прочего пригородного общества. Вполне естественно, что они хотят, чтобы их представления отражались в том, что они покупают и как выглядят сами. Шопинг, возможно, не самое интеллектуальное занятие на свете, зато в нем наиболее наглядно проявляются культурные тенденции. Так вырисовывается важная для современной эпохи антиномия постулату Маркса о том, что класс определяется средствами производства. Сегодня можно сказать, что классы определяют себя средствами потребления, что будет верно, по крайней мере, для информационного века.

Исторические корни культуры бобо

История образованного класса берет свое начало в первой четверти XVIII века. Такая глубокая ретроспектива важна, поскольку даже если демографически образованный класс стал релевантной социальной группой лишь в последние несколько десятилетий, ценности, которые он несет, являются орудием культурной борьбы, начавшейся с первыми проблесками индустриального века. Необходимо вспомнить о рождении буржуазного этоса и выявить наиболее существенные составляющие этого образа жизни. После чего важно пройтись по истории первых бунтарских проявлений ранней богемы и выявить присущие ей идеалы. Только совершив экскурс в историю этих противоборствующих культур, мы сможем понять, как несоприкасающиеся нити буржуазных и богемных мировоззрений были переплетены в цехах пожевывающих кантуччини бобо.