Бочка амонтиллиадо
Шрифт:
– Nemo me impune lacessit [1] .
– Хорошо! – сказал он.
Глаза его разгорелись от вина, бубенчики звенели. Выпитый медок разгорячил и мою фантазию. По обеим сторонам прохода были навалены груды костей, вперемежку с бочками вина, и мы дошли, пробираясь между ними, до самой отдаленной части катакомб. Я опять остановился и на этот раз схватил Фортунато за руку, повыше локтя.
– Взгляните на селитру, – сказал я, – посмотрите, как ее становится много. Она, будто мох, облепила все своды. Мы теперь находимся под руслом реки. Сырость стекает каплями на кости. Вернемся
1
Никто не уязвит меня безнаказанно. (лат.)
– Это ничего, – отвечал он; – пойдемте дальше. Пропустим только прежде глоток этого медока.
На этот раз я разбил бутылку de grave и передал ему. Он опорожнил ее залпом. Глаза его заискрились диким блеском, он рассмеялся и, с непонятным для меня жестом, подбросил бутылку кверху.
Я с удивлением посмотрел на него. Он опять повторил свое странное движение.
– Вы не понимаете? – обратился он ко мне.
– Нет, не понимаю, – возразил я.
– Так вы к братству не принадлежите?
– К какому братству?
– Не принадлежите к масонской ложе?
– Да, да! – сказал я, – о, да, да!
– Вы? Быть не может! Масон?
– Да, масон, – отвечал я.
– Дайте знак.
– Вот он, – отвечал я, – вынимая из под складок своего requelaire’а лопату каменщика.
– Вы шутите! – воскликнул он, отступая на несколько шагов. – Но пойдемте дальше – проведите меня к амонтиллиадо.
– Быть по сему, – отвечал я, – снова пряча лопату под складки своего плаща и предлагая ему руку. Он налег на нее всей своей тяжестью. Мы направились дальше на поиски за тем же амонтиллиадо: прошли под целым рядом низких сводов, спустились, пошли еще дальше, снова спустились вниз – и очутились, наконец, в глубоком склепе, и в его испорченном воздухе наши факелы скорее тлели, чем горели.
В самом отдаленном углу открывался выход в другой склеп, несколько поменьше. Вдоль стен выстроены были рядами человеческие кости, груды которых высились до самых сводов, как в парижских катакомбах. Точно таким же образом украшены были три стены того внутреннего склепа, в который мы вступили. Кости были отброшены от четвертой стены и лежали на полу, образуя в одном месте порядочную груду. В той стене, что была обнаружена этим перемещением костей, видно было еще одно внутреннее углубление, фута в четыре глубиною, в три шириною и в шесть или семь футов вышиною. Углубление это было, как видно, устроено без особенной цели, а только представляло собою пространство между двумя массивными поддержками катакомбных сводов и прилегало к сплошной массе гранита, из которого образовывалась стена вокруг всего подземелья.
Фортунато поднял свой тусклый факел, стараясь заглянуть внутрь этого углубления, но старания его оказались совершенно тщетными: слабое освещение не позволяло нам различить пределы углубления.
– Ступайте дальше, – сказал я ему; – там стоить амонтиллиадо. Что же касается Лючези…
– Он круглый невежда! – прервал меня мой приятель, проходя, пошатываясь, вперед, тогда как я следовал за ним по пятам.
Еще мгновение – и он дошел до противоположной стены ниши и, видя, что скала преграждает ему дальнейший путь, остановился в тупом недоумении. Мигом приковал я его к граниту. На его поверхности были две железные скобы, на расстоянии двух футов одна от другой по горизонтальному
– Проведите рукой по стене, – сказал я ему: – вы ясно ощупаете селитру. Право, здесь ужасно сыро. Еще раз умоляю вас: вернитесь! Не хотите? Ну, в таком случае я положительно вынужден вас здесь покинуть. Но перед тем я постараюсь вас как можно лучше здесь устроить.
– Амонтиллиадо! – воскликнул мой приятель, не успевший еще придти в себя от удивления.
– Именно, говорю я, – амонтиллиадо.
С этими словами я принялся рыться в вышеупомянутой груде костей. Свалив их в сторону, я вскоре открыл под ними множество обтесанного камня и известки с песком. С помощью принесенной лопатки я стал изо всех сил заделывать этим материалом вход в углубление.
Не успел я уложить первый ряд камня, как уже заметил, что Фортунато значительно отрезвился. Первым признаком этого был глухой стон, долетавший до меня из глубины ниши. И это уже никак не был стон человека пьяного. Затем последовало долгое, упорное молчание. Я сложил второй ряд камня, третий ряд, четвертый: – послышалось отчаянное бряцанье цепи. Звон этот длился несколько минут; я оставил работу и присел на кости, чтобы полнее насладиться этими звуками. Когда звон затих, я снова принялся за лопату и, не отрываясь от дела, докончил закладку пятого, шестого и седьмого ряда. Я уже возвел стену почти в уровень с моею грудью. Я опять приостановился, взял факел и направил его свет на стоящую внутри ниши фигуру.
Из гортани прикованной фигуры стали тут вырываться такие громкие, пронзительные крики, что я мигом отскочил назад. Несколько мгновений я колебался и дрожал всем телом. Я обнажил свою рапиру и начал ею водить по внутренности ниши; но тут в голове моей промелькнула мысль, которая меня немедленно успокоила. Я ощупал рукою тот солидный материал, из которого сооружены были катакомбы, и уверился в том, что опасаться нечего. Я снова подошел к стене; отвечая воплями на вопли того, который за нею кричал. Я откликался на эти стоны и вопли – я усугублял их – я их, наконец, положительно превзошел силою и объемом своего голоса. Я проделал все это – и крики вопиющего человека затихли.
Наступила полночь; работа моя подвигалась к концу. Я завершил восьмой, девятый и десятый ряды. Я уставил почти весь одиннадцатый – и последний ряд; оставалось подыскать и вставить всего один только камень. Я с усилием приподнял его с земли и наполовину засунул его в то место, которое ему предназначалось. Но тут из ниши послышался такой глухой, ужасный хохот, что у меня на голове волосы стали дыбом. Хохот этот сменился звуками жалкого голоса, в котором трудно было признать прежний голос благородного Фортунато. Голос этот говорил:
– Ха! ха! ха! – хи! хи! хи! – отличная штука! превосходная штука! Как мы потом будем от души хохотать над всем этим в палаццо – хи! хи! хи! – Как мы будем хохотать, попивая вино – хи! хи! хи!
– Амонтиллиадо! – сказал я.
– Хи! хи! хи! – хи! хи! хи! – именно амонтиллиадо! Но, кажется, уж поздно становится? Они нас, пожалуй, уже ждут там, в палаццо – синьора Фортунато и остальные все? Пойдемте – вернемся скорее.
– Да, – сказал я, – вернемся скорее.
– Ради самого Бога, Монтрезор!