Боем живет истребитель
Шрифт:
– Может, угостишь, Алеша, в честь отлета на фронт?
По дороге зашли в винную лавку. Алексей взял бутылку портвейна, мы распили ее и пошли дальше. В Доме культуры Липатов нос к носу столкнулся с Мелентьевым, который сразу же отправил его на аэродром. А утром на построении объявил ему выговор.
Липатов страшно расстроился. Он стал уединяться от товарищей. Уходил в город один, и случалось так, что сначала комиссар, а потом и командир «засекали» его, как они говорили, возле винных подвалов, которых Алексей даже не замечал. И пошла молва о том, что Липатов – выпивоха.
Нам с Мартыновым очень хотелось заступиться за товарища, мы пытались убедить всех, что он совсем не такой, как о нем думают. Но начальство и слушать нас не желало. В конце концов мы решительно вступились за честь своего товарища, только случилось это слишком поздно…
После нескольких полетов в районе аэродрома нам объявили:
– Завтра первый боевой вылет. Подготовьтесь, хорошо отдохните.
Как-то чересчур буднично, слишком просто прозвучали для нас слова, которых мы ждали почти полтора года.
Первый боевой…
Взлетали, когда солнце уже поднялось сравнительно высоко.
Идем к Туапсе над береговой линией. С одной стороны горы, с другой – бескрайний морской простор.
Впереди – Микитченко, справа от него я, слева – Евтодиенко и Мартынов, сзади, выше – Дмитриев с Кузнецовым.
Время от времени бросаю взгляд вниз, на город. Он весь изрыт, исполосован оборонительными укреплениями. Во многих местах земляные работы продолжаются. Город начеку. Мы тоже. Первыми из молодых вылетели на прикрытие наших войск, преисполнены гордости за такое высокое доверие. Вот внизу проплывают Дагомыс, Головинка, Лазаревское, Макопсе, Туапсе.
По расчетам, должна уже быть линия фронта. В моем представлении это сплошные траншеи, непрерывный огонь с обеих сторон. Но тут, в горах, все иначе. Я увидел лишь отдельные вспышки артиллерийских выстрелов.
А где же воздушный противник? Я и жаждал и побаивался встречи с ним. Каким он будет, мой первый враг? Молодым ли, как я, опытным ли воздушным волком? Как поведет себя, какими будут мои действия? Удастся ли мне сохранить спокойствие и выдержку?
Возникали десятки вопросов, а ответ на них могла дать только встреча с противником.
Волновался ли я? Безусловно. Столько наслышаться о фашистах, дошедших до Кавказа, и не испытывать никакой тревоги перед первой схваткой с ними – такое трудно представить. Другое дело Дмитриев – бывалый фронтовик. Ему уверенности и спокойствия не занимать.
У меня же сильно вспотела ладонь правой руки, державшей ручку управления. Вопреки обычаю, я резко работал сектором газа и рулями, отчего с большим трудом держался в строю.
В какое-то мгновение поймал себя на том, что чересчур быстро вращаю головой, торопливым взглядом охватываю слишком много пространства, но в глубину его не всматриваюсь. А ведь еще аэроклубовский летчик-инструктор Лев Иванов учил:
– Не скользи взглядом по воздуху, пронизывай его. Наука воздушного боя начинается с умения смотреть и видеть.
Смотреть и видеть!..
Усилием воли взял себя в руки, стал спокойнее, пристальнее всматриваться в окружавшее меня пространство.
Вообще-то я чувствовал себя в относительной
Этим я как бы выкрикнул одну-единственную фразу:
– Справа выше – цель!
В шлемофоне – голос Микитченко:
– Вижу!
Убрав газ, занял свое место в строю. Что будет дальше?
Точка постепенно превратилась в «Фокке-Вульф-189».
«Рама»! Любопытная машина… Слишком много было связано с ней всевозможных неприятностей. Позже, например, нам станет известно, что именно из-за нее попал в руки к гитлеровцам Герой Советского Союза Владимир Лавриненков. Дорого ему обошлась встреча с «рамой» – ему пришлось пережить всю тяжесть плена, совершить побег, партизанить, прежде чем снова вернуться в боевой строй, заслужить вторую Золотую Звезду.
Итак, «рама»!
Экипаж – три человека. Скорость – около трехсот километров. Вооружение: впереди два пулемета и в хвостовой части спаренный крупнокалиберный пулемет. Обыкновенный самолет-разведчик. Кажется, ничего страшного нет. Но, наслышанные о нем, все осторожны.
Группой идем на сближение. Мое внимание – на ведущем. Он – меч, я – щит.
То, что произошло потом, вряд ли можно назвать воздушным боем. Атаковал первым Микитченко, затем – Дмитриев. За ними устремились остальные. И все спешили открыть огонь, каждый хотел сбить «раму». Только мои гашетки бездействовали – стерег ведущего, не решался отвлекаться. Тем более что не знал, как воспринята моя очередь – не был ли нарушен какой-то замысел, не поспешил ли я?
И вдруг четко вижу: «рама» круто накреняется и, спирально разматывая густой шлейф дыма, идет вниз и взрывается.
Какое-то удивительно радостное чувство охватывает меня. Было в нем что-то общее с тем, что я испытывал, когда мальчишкой с отцом впервые поймал большого осетра. И вот первая боевая радость…
На земле майор Мелентьев поздравил капитана Дмитриева с открытием боевого счета полка в новом составе. «Рама» была сбита им.
Дмитриев, принимая поздравление, ответил, что все произошло благодаря умелым действиям ведомых. Мы приняли это, как говорится, за чистую монету.
Нас все расспрашивали о подробностях боя, о том, кто и как стрелял. Мы охотно рассказывали, пока Дмитриев не отозвал нас в сторонку.
– К вашему сведению, – сказал он жестко, – мы тоже могли понести потери…
– Как так? – вырвалось у сержанта Кузнецова.
– А кто-нибудь из вас подумал, что «рама» могла быть просто приманкой? Все скопом бросились… А если бы сзади оказались «мессершмитты»? Вот идите и думайте…
На нас как будто вылили ушат холодной воды. Даже Микитченко перед доводами бывалого фронтовика сник, не говоря уже обо мне, Евтодиенко, Кузнецове.