Боевой 19-й

Булавин Михаил Яковлевич

Устин вышел на улицу и встретился с Паршиным.

— Поднять роту и держать в боевой готовности, — сказал тот вполголоса и скрылся в темноте.

За городом слышалась стрельба. «Должно быть, началось», — решил Устин и, возвратившись в роту, скомандовал:

— В ружье!

Вера не то чтобы сожалела о том, что рассказала Зимину о себе, но ощущала какую-то неловкость.

И в то же время она почувствовала волнение — как бы приблизила и оживила образы

прошлого. И уже невольно она еще раз вспомнила все подробности расставания с мужем.

Конечно, встреча с ним маловероятна. Но, даже допустив ее, Вера никак не могла представить себе, как бы это произошло, что стали бы они говорить, о чем и как. Эти два года казались ей гораздо интереснее, значительнее и полнее, чем вся ее жизнь до революции. Тогда год был похож на один длинный однообразный день. А теперь каждый день оставляет яркую, неповторимую страницу в памяти. Все изменилось. Изменился порядок вещей, человеческие отношения. Пришли новые понятия, Новые слова.

Ночью она стояла перед черным окном палаты и думала о нем. Вот он задумчивый и молчаливый. «Останься, Владимир, — просила она. — Подумай. Ведь не все идут». Он посадил ее рядом с собой, и у нее вспыхнула какая-то надежда. Потом он взял ее за руки и, гладя их, сказал: «Пойми меня, дорогая. Я русский офицер. Мой долг защищать родину». — «От кого?» — «От большевиков». — «Но ведь за ними идет народ. Значит, ты идешь защищать родину от народа?»

Вера продолжала мысленно разговаривать с ним, но опять так, как стала бы разговаривать сейчас. И, беседуя таким образом, она чувствовала себя несравненно сильнее и выше, чем он.

.. .От орудийного выстрела задребезжали стекла, и на пол посыпалась штукатурка. Она отпрянула от окна, подбежала к выключателю и погасила свет. В палате стало темно.

— Сестрица, — позвал Блинов. Он приподнялся.— Стреляют? Белые идут, а?

Она подошла к Блинову.

— Не вставайте, что вы делаете? Положите голову на подушку.

Он подчинился и заговорщически прошептал:

— Поспрошайте доктора, может у него есть какой штык али тесак... Ну, в случае чего...

— Что вы, Блинов, выдумываете? У нас в госпитале никакого оружия нет.

— А ножи, какими вы на операциях режете? — не унимался Блинов.

— Какой вы право беспокойный вояка. — Она не выдержала и засмеялась.

— Сестрица, вы присядьте, — поманил он глазами, указывая на Койку.

Она села.

— Вчера у меня были товарищи. Тот, что повыше и поздоровей, — Хрущев Устин, с одного села мы с ним, а какой помене, тот командир Паршин. В одном бою мы с ним были. Так они все одно придут сюда и пулемет притащат, вот тогда поглядите.

— А зачем же это?

— Драться! — воскликнул Зиновей. — Э-э, вы, видно, не знаете, сестрица, белых, какая это сволота..«

Ох, простите на слове. Уж дюже они допекают нас.

— У вас семья есть?

— А как же? — оживился Зиновей. — Семья у меня большая: отец, жена, детишки, да все малые, несмышленые. Как они там управляются? Э, да ничего. Да вот, как войну закончим, вернемся на село... — Зиновей плавным, но довольно сильным движением поднялся на спинку койки и пытался размахнуть руками.

— Ну-ну, — предупредила Вера, — сию же минуту ложитесь и не разговаривайте. Сейчас ночь, спите.

— Пущай говорит, сестрица, — раздался голос с соседней койки, — нешто сейчас уснешь? Ишь, грохают.

— Говори, говори, браток, какая там теперь ночь, — сказал другой.

Вера тихонько вышла.

Раненые заговорили вполголоса, шепотом. Один из них зажег под одеялом цыгарку, и пошла она гулять от койки к койке.

— Браток, а браток! — звал другой. — Не бросай, оставь-ка покурить,

— Приятель, мне хоть разок затянуться.

А за городом шел бой. Все слышней и слышней докатывался орудийный гром, все резче доносилась пулеметная и ружейная трескотня.

IX

Наступил третий день упорной обороны Воронежа. Бел>ые, оттеснив защитников, вышли к северо-западной части города и заняли исходные позиции для новых атак: у Сельскохозяйственного института, ботанического сада и завода Рихард-Поле.

Ясное утро. Подчеркнутая тишина перед началом нового боя. На проспекте Революции, на Плехановской улице — ни души. Город словно вымер.

Перегруппировавшись, казаки повели наступление на участок Сельскохозяйственного института, обороняемого отрядом особого назначения и частями 609-го полка, а в направлении Задонского шоссе, при поддержке артиллерии бронепоезда, со стороны железнодорожного моста, обрушились на части 608-го полка. Не выдержав сильного удара, защитники оставили противнику клиновую батарею и отступили к городу.

Белые приготовились к штурму города.

.. .С тех пор, как генерал Мамонтов остановился со своим штабом в селе Московке и нетерпеливо ожидал сообщения о взятии Воронежа, прошло два дня и две ночи. Теперь он все чаще и чаще обращался к часам. По донесениями генерала Постовского, падения Воронежа надо было ожидать с минуты на минуту, Мамонтова не покидало нервное возбуждение. Время шло томительно, тягостно, а утешительных вестей не поступало. Утром третьего "дня он отказался от завтрака. Выпив залпом стакан вина, приказал вызвать к телефону генерала Постовского. Мамонтов брюзжал и матерился. Красное лицо покрылось испариной. Расставив ноги и заложив назад рукщ он двигал губами, словно что-то разжевывал. Когда ему сказали, что генерал Постовский у телефона, он почти вырвал из рук адъютанта телефонную трубку.