Боевой 19-й

Булавин Михаил Яковлевич

— Первой сотни, сорок девятого полка.

— Сколько человек?

— Было двадцать девять, зараз не знаю.

Казаки складывали в кучу винтовки, шашки, по

одному заходили за проволоку и строились в ряды.

— Посчитай, Паныч, сколько их.

— Двадцать один с командиром,

Стрельникова в строю не было.

—- Ну вот-вот, еще б чуток, и я с пулемета срезал бы всех начисто, да они

во-время остановились, — заметил пулеметчик.

Пленных разглядывали с любопытством.

— Несите своего командира, — приказал взводный,— Трушин, проводи.

Один из казаков попросил закурить.

— Нет. Не могу я тебе дать закурить, душа не налегает, — решительно отказал красноармеец и зло выругался.

— Что это вы нас так плохо привечаете? — обиделся казак.

— Э-э! — удивился тот же красноармеец. — А вы думали, что мы вас в гости ждали! Нет, вы погодите. Мы еще проверим вас, зачем да для чего вы припожаловали. На языке-то ведь одно, а на уме другое. Мы еще в душу к вам заглянем, а уж потом очищаться пошлем. Крови нашей на ваших руках немало.

— Ну, знамо дело, — постарался смягчить разговор другой красноармеец, — ежели с чистой совестью они пожаловали, то тогда хорошо. Покажут себя, и все по порядку пойдет. На, закуривай, — протянул он кисет.

— А тот, раненый, — спросил третий,—он кто ж, ахвицер? Гм... Это что ж ему попритчилось к нам лезть?

— Да что, — ответил четвертый, — почуял, что дело ихнее того, не шибко дюжее и не дюже шибкое, вот и подался.

Кучумов и Додонов уложили сотника на носилки.

— Ну, как нонче его величать-то, благородие али еще как? — начал первый санитар, ухмыльнувшись. — Товарищ? .. Так какой он нам товарищ?

— В брянском лесе у него товарищи, — ответил второй санитар.

— Ну, что за разговоры развели! — прикрикнул взводный.

— Это мы так, промеж себя, товарищ взводный.

— Ведите пленных в штаб батальона, а там скажут, куда их направить, — приказал командир взвода.

Пленные пошли, унося с собой раненого сотника.

— А лошади у них справные, — продолжали разговор красноармейцы.

— Ну, а то? У мужиков разве мало еправньтх. Они, как какая отощала, так ее мужику, а от йего отымают сытую. Во как!

— Смоляков, дай-кось докурить.

— На, Митрич, крепачка сверни.

— Нет, я докурю, в остаче смака больше.

— Ну, земляки, чрезвычайное происшествие. Беляки в гости пожаловали. К добру это аль к худу?

— Если сдаются — к добру.

— Да и так сказать, — задумчиво заметил красноармеец, «который давал закурить казаку, — если они это с повинной, то есть ото всего сердца,

ну-у.,. повинную голову и меч не сечет.

Около завода Рихард-Поле уже несколько часов-не утихал бой. Разделившийся отряд военкомата под командой Холодова и Паршина во взаимодействии с ротой курсантов охватывал завод с двух сторон. Под перекрестным огнем противник нес большой урон, но батарея казаков мешала продвигаться Холодову и Паршину вперед.

Когда вновь разорвалась шрапнель, Устин плюнул с досады, вытер рукавом лоб и стал искать глазами Холодова. Разорвался второй снаряд. Звонко рассыпалась шрапнель.

— Артиллерия! Товарищ командир1 — завидев Холодова, закричал Устин.

— Ползи сюда, Хрущев! — передал по цепи Холодов.

Устин, пригибаясь, перебежал к Холодову.

— Я вижу, откуда они садят. Их надо снять, Хрущев. Они здорово пристрелялись. Эта батарея не дает нам хода.

— Разрешите мне, товарищ командир. Я с бойцом живо... как раз сейчас темнеет, а?

— Нет, тебя я пустить не могу. Тут надо послать другого. Ты здесь нужен.

После третьего разрыва Холодов закричал:

— Давай, Хрущев, двигай, черт их побери!

Но не прошло к минуты, как Паршин передал, что он готовится к атаке и просит поддержать его.

— Хрущев! — крикнул Холодов, но Устина уже и след простыл. Захватив пулемет и молодого, добровольно вызвавшегося бойца, он двигался вперед, к заводу.

Если в окопе он всегда чувствовал себя мишенью, то сейчас, на поле, он избавился от этого ощущения. Боевой азарт охватил его. Прошло одна, две минуты. Отряд Холодова вновь начал перебежку. Шрапнель рвалась позади. Стрельба нарастала. Холодов посмотрел на часы. «Неужели прошло только пять минут!»

Устин поднимается и, пригибаясь так, что руки едва не задевают землю, напрягает все силы, чтобы пробежать короткое расстояние до укрытия, которое он заранее наметил. Он слышит, как, не отставая, бежит за ним молодой боец. Устин все ближе и ближе придвигается к тому месту, где он должен остановиться, залечь и обстрелять батарею. Над ним свистят пули. «Еще один бросок!» — кричит он себе, затем падает и приказывает бойцу, которого он не видит, но слышит: «Ложись!» Он устанавливает пулемет.

Парень подтаскивает цинковую коробку и ложится рядом, разворачивая пулеметную ленту. Думая о своем деле, Устин в то же время отмечает, что боец этот совершенно не тот, которого он обучал. Это Симаков, уже приноровившийся стрелок. До уха доносится протяжное «ура».

— Кто это, Симаков?! — спрашивает он.

— Наши, — отвечает боец.

— Это Паршин перешел в атаку, — говорит Устин и, направив пулемет туда, где расположилась батарея противника, нажимает спусковой рычаг. Дрожит горячее тело «максима».