Боевой 19-й

Булавин Михаил Яковлевич

— В госпитале.

— У кого?

Ему не ответили. Зимин осмотрел рану и приказал нести в операционную.

Стояла глухая ночь. В дежурную вошла санитарка. Вера проснулась и вскочила на ноги.

— Стреляют? — спросила она испуганно.

— Нет.

— Раненые были?

— Григорий Андреевич не велел вас будить. Спите себе.

— Ох, как же так!

Вера посмотрела на часы. Три. Она сполоснула водой

лицо, поправила волосы и, повязав косынку, села за стол. Вера проспала и теперь испытывала неловкость перед Зиминым. Конечно, он добрый, внимательный, но нельзя же злоупотреблять его добротой. Ему достается больше всех.

— Леночка, — обратилась она к санитарке, молодой рыженькой девушке, и заметила на ее лице какое-то необычное выражение любопытства. Санитарка несколько раз посмотрела на Веру украдкой. — Вы напрасно меня не разбудили. Мне очень неловко будет перед Григорием Андреевичем. А среди раненых есть тяжелые?

И опять Вера заметила у Леночки это странное выражение, не то удивления, не то любопытства.

— Один... оперированный, — с этими словами, как-то неловко пятясь к двери, Лена вышла.

Вера облокотилась на стол и долго сидела бездумно, вперив глаза в одну точку. Тишина. Изредка где-то далеко щелкнет выстрел, и тогда кажется, что кто-то, крадучись, пробирается к госпиталю.

Время неутомимо идет вперед. Вера медленно встала, спустилась по тускло освещенной лестнице вниз и вышла на крыльцо. Холодный ветер шумит листвой деревьев. По черному небу летят облака, то открывая, то закрывая звезды.

Вера редко бывает в городе, а в последние дни и вовсе не выходит из госпиталя. У нее нет знакомых, вся ее жизнь — здесь. А как иногда хочется вырваться куда-нибудь, побыть среди здоровых и смеющихся людей, развеяться, отдохнуть от тех страданий, которые она видит постоянно. Она подставляет ветру лицо, глубоко вдыхает свежий воздух и думает о том времени, когда окончится война, когда в стране снова станет тихо и мирно. Тогда опустеют госпитали, и люди, покинувшие их, будут радоваться жизни вместе с нею. А потом. .. Что же будет потом?

Она поднимается по лестнице и неслышными шагами бредет по коридору. «Так что же будет потом?» — думает она, силясь представить себе будущее. Так и не нарисовав его, она заходит в первую палату, где лежит Блинов. Здесь все спокойно. Она идет дальше.

В третьей палате кто-то простонал. Она неслышно вошла.

Свесив с койки голову, лежал Тягунов. Он не спал.

— Вы почему бодрствуете? — шепотом спросила она.

— Больно, сестрица.

— Вы неудобно лежите.

Она приподняла подушку, исправила положение руки Тягунова.

— Вот так будет лучше, и боль утихнет.

В углу на спине лежал раненый, которого привезли, когда она, вероятно, спала. Ноги в серых шерстяных носках были просунуты между прутьями гря-душки, руки вытянуты поверх одеяла. В одно мгновение Вера охватила взглядом темное, загорелое лицо с плотно сомкнутыми веками и уголки

сжатых губ, скорбно опущенных книзу. Она отшатнулась, закрыла лицо руками, не в силах была тронуться с места. Простояв так с минуту и боясь вновь.взглянуть на раненого, она медленно побрела к выходу.

В дежурной она бросилась на диван лицом в подушку.

«Боже мой! Что это? Галлюцинация, сон?»

Леночка искала что-то в ящиках. Вера притвори* лась спящей. Ей хотелось, чтобы Леночка поскорее ушла: лучше одной побыть со своими мыслями. «Так вот почему Леночка смотрела на нее так странно. Она с Григорием Андреевичем принимала раненых и, конечно, догадалась».

Оставшись наконец одна, Вера встала, но никак не могла овладеть собой. Учащенно билось сердце, горели щеки, уши. Она боялась разговора с Леночкой и Григорием Андреевичем. Если сейчас кто-нибудь из них войдет, она не выдержит и разрыдается. Вера в отчаянии металась по комнате и не знала, что ей делать, что предпринять.

До рассвета еще далеко. Ветер скрипит воротами, шумят деревья. Небо прояснилось.

«Да он ли это?» — спрашивала она себя. Может быть, она ошиблась, и все это ей представилось? Ведь она так долго думала о нем. Но хотела ли она, чтобы это была ошибка? «Нет-нет!» Нестройные мысли теснились и лихорадочно бились в ее голове. Она заламывала пальцы и спрашивала себя: к счастью это или к несчастью?.. Какими путями он попал сюда? Останется ли в живых? Может быть, будет лучше, если он умрет? И, подумав так, она заплакала. Это вторая встреча с ним в госпитале. Но как теперь будет себя вести он и что скажет ей? .. И вдруг новая мысль осеняет ее. Ведь она может и не встретиться с ним. Пусть в этот раз он пройдет мимо нее. Они стоят на разных дорогах. В ее смятенной душе боролись желание встречи и страх перед нею.

Она снова прошла по пустынному коридору к третьей палате, оглянулась и решительно открыла дверь. И чем ближе она подходила к кровати раненого, тем сильнее замирало сердце.

Он лежал неподвижно.

Это он. Владимир. Родной или чужой? Друг или недруг?

Когда усиливалась стрельба и по улице, держась ближе к домам, бежали красноармейцы и стреляли в отступавших казаков, прятавшихся за деревьями и телеграфными столбами, казалось, что раненые выдавят окна и выпрыгнут на улицу. Они были захвачены зрелищем бегства противника. Первый раз в жизни наблюдали красноармейцы бой со стороны и так близко. Они чувствовали ярость боя не меньше, чем те, кто дрался.

Зиновей раньше всех приковылял к окну и сейчас, стоя на коленях и положив на подоконник голову, тяжело дышал и просил соседа с забинтованной головой:

— Слушай, браток, да не наваливайся ты на меня за ради бога. Ты же окно, как есть, начисто высадишь.

— Эй, курский соловей, прими костыль с моей ноги, — стонал другой, не отрывая жадного взора от окна.

— Ох, да что ж это меня доктор не выписывает! Ну здоров же я, совсем здоров, — вздыхал и жаловался третий.