Боевой разворот. И-16 для «попаданца»
Шрифт:
Вот и сейчас. Их четвёрка, я один. Но не атакуют, ждут. Когда ещё четвёрка подойдёт. Ничо. Больше народу – меньше кислороду. Однако проблема. Как пел Семёныч, "Бензин, моя кровь, на нуле". Так, четвёрка с запада, а эти, что наверх ушли, выходят на встречный им. Курс. Похоже, хотят одновременно и с двух сторон. А мы в лобовую! Что, свежа память!? Не ндравица! Отворачивают и уходят вверх, не доведя пикирование до атаки. А у меня, благодаря этому, остаётся как раз вдосталь времени на то, чтобы, в который уже раз повторив тот самый, безобразно заигранный сегодня финт с боевым разворотом, убить ведущего вновь прибывшей группы и снова прослаломить между оставшейся тройкой. Похоже, однако, ушедшая от лобовой четвёрка заполучила по радио полновесных, или стыдно стало, но, не набрав толком высоты, они пытаются атаковать на виражах, бестолково, но их, с теми тремя, что тоже вернулись, семеро, и бензин, блин, бензин! К тому же, выдав последнюю куцую очередь, замолкли БСки, а "сто десятые", прекратив блокировать аэродром, присоединились к всеобщей катавасии, ходя кругами чуть в стороне и выжидая момент. Крылатым телом
Я же, выпустив шасси, спокойно сажусь в пологом планировании на в очередной раз – несильно – пострадавшую от бомб ВПП аэродрома Жабчицы. Запущенный адреналином компутер в башке всё ещё пашет, так что умудряюсь точно просчитать не только посадку, но и заезд, по инерции, на родную стоянку. Пижонство, конечно, но – выпендрон нам не чужд, как говаривал один мой приятель в том будущем. Не совсем так, правда, он это излагал… впрочем, неважно.
Когда машина остановилась, некоторое время просто сижу в кабине, наслаждаясь ощущением абсолютной полноты бытия. Как же это всё-таки здорово – жить! Особенно после того, как едва не умер. Затем, отстегнувшись, рывком поднимаюсь с парашюта, откидываю боковую панельку и спрыгиваю по плоскости на землю. Коля уже ждёт и, едва увидев поднятый вверх большой палец моей правой руки, с просиявшей радостью чумазой физиономией бросается к капоту. Я же топаю к КП.
Первым попадается навстречу Жидов. Стоит передо мной – не пройти – и внимательно так смотрит. В глаза. Вид у него при этом какой-то особенно унылый и грустный. Покинутый, что ли. После чего внятно произносит – "А пошёл ты…" – и неспешно утопывает в сторону столовой. На КП рулит новый уже капитан. Раньше не встречал. Довольно рослый и крепкий, лицо мужественное, крупный прямой нос, кажется, пострадал, в драке, что ли, но совсем слегка, взгляд чуть прищуренных глаз внимательный и жёсткий. Представляется – старший политрук Сиротин. Вячеслав Фёдорович. Ну да, у него же шеврон на рукаве… Комиссарский. Звезда. Серпасто-молоткастая. [147]Когда шагнул ко мне, понял, почему не в небе. Ранение в ногу, не тяжёлое, похоже, но летать с таким – только "мессеров" радовать. Доложился, как положено. Пошли вопросы, но излагает спокойно, не матерясь. Совсем. Люблю, когда так. Объясняю для тупых, что забыл переключить, на четырёх тысячах, высотный корректор, из-за чего стал ненормально работать двигатель, решил было вернуться на аэродром, но по дороге вспомнил про корректор и вернулся выполнять поставленную боезадачу. Бомбы и РСы взял с собой тоже по недомыслию, пришлось использовать, по немцам, разумеется. Не конкретизируя. Только факты, по минимуму. Сообщил, впрочем, что Брестская крепость продолжает сопротивляться. Уточнив, уверен ли, и получив в ответ "да", политрук сразу бросился к телефону. Докладывать. Судя по стойке смирно, высоко куда-то. Интересная особенность, давно заметил, когда кадровые разговаривают с вышестоящим, всегда становятся во фрунт, хотя по телефону этого и не видно. Кроме наших. В нас же, в ОРР, наоборот, считалось особым шиком докладывать "строевым" голосом, комфортно развалившись на чём-нибудь сугубо неуставном. У стоящего тут же Толманова, ну, зампотеха, узнаю, что полк, в составе 14 машин и с Савченко во главе, отправлен приказом сверху штурмовать фрицевские колонны. В районе Слуцка. Оставалась только дежурная тройка. Во главе с лейтенантом Рябцевым. Петей. Оказывается, это у него уже второй таран. Железный мужик. Был. [148]
Закончив докладать наверх, Сиротин ещё пару минут терзает Костика, отпущенного мною изображать дурачка, в то время как я, упёршись по-уставному тупым взглядом поверх головы начальствующего, наблюдаю посадку возвращающихся со штурмовки. Четырнадцать вылетало, так, кажется? Вернулось шесть, потом ещё тройка привела подбитого. Пять – ну, четыре с половиной – машин за один вылет – не многовато ли? "Чайка", конечно, самолёт устаревший, и его особо не жаль, но когда, наконец, любители "винтиков" поймут, что ВВС – это не самолёты, а персонал, и в первую очередь – лётный? В смысле, технический тоже готовить долго, может, даже и подольше, для реально классного технаря, но выбывает он не в пример реже. Лётный же – буквально сгорает. Вот и сейчас. Судя по словам и лицам присутствующих на КП, Савченко не вернулся
В общем, поскольку на КП явно не до меня, направляюсь сначала проведать свою "чаечку". Выручала меня сегодня не раз и не два, милая птичка. В ней обнаруживаю торчащую кверху Колину задницу в насквозь промасленной х/б комбеза. Его диагноз краток, прост и окончателен. На сегодня, в смысле. Движку абсолютный и полный пушной зверёк. Нет, обрезало и правда по горючке, но более летать на этом нельзя. Несмотря на наличие остатка ресурса аж в 45 ещё часов. Пытается объяснить какие-то свои шаманские штучки, но я в этом деле туповат слегка. Никогда технарём не был. Костик тоже. Даже в техникуме, откуда в училище ушёл в 37-м, по учёбе далеко не отличником был. Путёвку в авиацию активная жизненная позиция дала. Комсомольская. Плюс здоровье, разумеется. Как, впрочем, и из села в то училище. Слишком уж языкаст да приметлив Костик был для тогдашней сельской местности, вот от него таким образом и избавились. В войсках, слышал, тоже такое нередко случалось. Допустим, бестолочь, сволочь и бездарь, или наоборот, чересчур умный да принципиальный, а прищучить не за что – так его на повышение. Или в академию. Так вот и получили, что получили. Без малого половину офицерского корпуса пришлось увольнять, когда началось…
В общем, движок менять надо. Обещает за остаток дня и ночь управиться. На примете уже имеется. Подходящий. Потом, потупившись, скромненько так, вопрос спросил:
— Товарищ лейтенант (младшего опустил, ага – симптомчик, однако), а сколько вы их сегодня… всего?
Возведя очи горе, калькулирую.
— Восемь. "Худых". Это те, что точно. Воткнулись. Без утренних. Подтвердить, впрочем, некому.
Видок у Коли совершенно обалдевший. Потом вдруг расплывается в улыбке:
— Товарищ лейтенант, а знаете, сколько вы дырок привезли?
— Чёрт разберёт… там разве почувствуешь. Ну, пяток, наверное, есть. Вряд ли больше.
Следует театральная пауза, и с шумным выдохом, торжествуя:
— Ни одной!
И смотрит-то как, смотрит… На Христа, наверное, так не смотрели. До распятия, во всяком случае. Хм… Не говорить же ему, что на симуляторе и пожёстче бывало, и с большим количеством сбитых. Вначале. Потом, правда, когда появились реально эксперты, обычно удавалось не быть сбитым самому. Ну, в самом наилучшем случае – пару-тройку. Опускал с небес. Виртуально. Здесь, конечно, уровень куда как пожиже. Улыбнувшись в ответ, хлопаю по плечу:
— Что ж, хоть этой работёнки тебе не добавил. А за движок извиняюсь. Берёг, ей-богу берёг – но не срослось.
— Ну что вы, товарищ лейтенант. Мы – завсегда готовы! Лишь бы вы там, наверху, немцам жару давали. И возвращались, конечно.
Сначала заглядываю на КП. Доложиться. По дороге наблюдаю садящийся Як. С чего бы это он – к нам? Повредили, наверное, или поломка… На КП выяснилось, что свободных машин больше нет, значит, просыхаем до завтрашнего утра. Мы с Костиком.
Сначала в баньку, потом, переодемшись, обедать. Кормят – на убой. Впрочем, на убой и есть. Из первоначального лётного состава ВВС РККА лишь очень немногим до победы дожить… посчастливилось. Новая повариха, тоже серьёзных таких габаритов, смотрит ласково. Ну его на фиг… Себя знаю. После Надежды не скоро смогу снова… уделить внимание даме. Точнее, не скоро захочу. Не физиология – душа. Которой вроде бы как нет, и быть не должно. Но она есть. И болит, болит, сволочь…
Хотя кто знает… На боевом, бывает, день за неделю получается, а то и час за месяц…
После обеда завернул в мастерскую ПДС… [149]или как это здесь называется… неважно. Попросил у сидящего с печальным видом, то есть, в прямом смысле этого слова повесив – довольно неслабый, кстати – нос, гражданского защитные суровые нитки, кусок нетолстого брезента и, при наличии, пяток заклёпок для кожи. Оказалось, в наличии таки, а для меня так и вообще всё-всё. Поскольку я не только здорово сегодня, на глазах у всего аэродрома, показательно выступил, а к тому же ещё таки из Шульмейстерского (!?!) полка. Во народ… Не удивлюсь, если и в ВВС Израиля, когда появятся, будет такой полк. Имени Шульмейстера. Наподобие Нормандии-Неман у французов. Перелетел, кстати, в полном составе. В Свободную Францию. [150]Что получилось у немногих. Заложников брать муслимы издавна большие мастера…
— А кстати, что именно вы таким вот образом намерены исполнить?
Аарону Ицхаковичу – вот так, без заскоков с Василиями и тем более Ивановичами – недолго пришлось объяснять, чего именно я хочу. После чего тот решительно отобрал едва начатую работу, со скоростью без малого лапки швейной машинки замелькали ловкие тонкие пальцы, и уже минут через двадцать слева на груди запасного комбеза, внутри, расположилась тактическая кобура под ТТ, на правом рукаве – кармашек под запасную обойму, и на правой штанине – карман под ножны. С завязочками. Примерил. Натурально, с ТТ, закреплённым хитрым узлом, в Нью-Йорке ещё показанном дедулей. Держит надёжно, хрен вывалится, а выхватывать – как из открытой кобуры. Ковбойской. Наблюдая за моими экзерцизами, Ицхакович скоренько прихватизировал и тот комбез, что я только что снял, и занялся им, бормоча под нос что-то, кажется, на идиш. В смеси с русским. Ещё через где-то полчасика – оппа-па! Нате вам. На этот раз ничего не наличествовало. Поскольку более подходящим словом было бы здесь именно – красовалось. В исполнении уровня "от кутюр". Будет выходной. Для особо значимых, то есть, вылетов. Достал портмоне, там у Костика оставалось кой-чего, пытаюсь расплатиться.