Боевой вестник
Шрифт:
Наложница на террасе, опиравшаяся об ажурные перила, вдруг подняла взгляд, чуть повернула голову и посмотрела прямо на Леона. При этом слегка улыбнулась и убрала с лица черный локон, что упал на щеку от дуновения морского бриза.
— Проклятье! — Принц отпрянул в глубину башни, отняв от глаза бронзовую трубку. — Она видит нас?
— Едва ли, мой принц. Здесь темно, — отозвалась Шатиса.
— Но она взглянула прямо на меня! И улыбнулась!
— Да, Леон. Инара знает, что мы здесь. Я
— Что? Ты… Ты ей сказала, что я одержим мыслями о ней? — в гневе воскликнул принц. — Глупая девчонка, ты смела сболтнуть ей, что я в нее влюблен?
Леон сам не ожидал, что произнесет это слово, но так оно и случилось.
— О боги, Леон, что ты такое говоришь? — Изумленная рабыня уставилась на него с тревогой. — Ты хоть сам понимаешь?
Принц снова подошел к краю площадки, но успел увидеть лишь тень Инары, скрывшейся за занавесями. Она вернулась в покои, покинув террасу.
Наследный принц Гринвельда еще долго не мог прийти в себя. Уже сидя на постели, он не мог вспомнить, как вернулся в комнату. Да и что за важность — он мог думать только о прекрасном лице Инары. Он хотел видеть ее снова — и чтобы это продолжалось вечно. Упасть на колени и попросить прощения за то, что думал о ней, грубо овладевая Шатисой. За то, что желание разделить с ней ложе теперь его не покинет. И, зная ее лицо, он теперь мечтал услышать ее голос… ощутить запах волос… прикосновение тонких пальцев… Он желал всего, что имело отношение к Инаре. И навсегда.
— Я действительно глупая девчонка, — тихо и тоскливо сказала Шатиса, стоявшая у окна и смотревшая на яркие звезды. — Я надеялась, что, увидев ее наконец, ты успокоишься. Но я сделала еще хуже. Настолько хуже, что вообразить не могу. А ты даже понять не хочешь, насколько она недосягаема для тебя. Она принадлежит императору. Навсегда. Глупая, глупая я девчонка. Ты теперь даже прикоснуться ко мне больше не захочешь. Или не сможешь. А если и сможешь, то думать все равно будешь о ней…
Леон совершенно ее не слышал и не понимал ни слова.
— Я напишу письмо… — пробормотал он. — Я должен написать ей письмо…
— Что? — негромко вскрикнула Шатиса.
— И ты передашь ей это письмо. Она понимает гринвельдскую речь?
— Леон! Опомнись! Это же безумие!
— Я задал тебе вопрос. — Принц поднялся и строго взглянул на рабыню. — Она понимает мой язык?
— Нет!
— Значит, ты поможешь мне написать ей письмо на вашем языке. — Леон вздохнул и тоже подошел к окну. — И передашь ей.
— Мой принц, прошу тебя, опомнись! — Шатиса схватила его за плечи и развернула к себе лицом. — Взгляни на меня! Ну, взгляни! Я же похожа на нее! Здесь свои представления о красоте, и в соответствии с ними отбирают девушек во дворец! Я ведь похожа!
— Видишь? Вон Полярная звезда. — Принц устремил взор на небо и протянул руку. — Многие другие похожи на нее. Но только она — путеводная… единственная…
Шатиса сделала шаг назад, и из ее глаз потекли слезы.
— Надеюсь, Леон, ты когда-нибудь поймешь, как же больно ты мне сейчас сделал.
— Мне очень жаль, Шатиса, что ты забыла, как и почему оказалась со мной. Мы ведь не влюбленная парочка. Но за эту сказочную ночь я безмерно тебе благодарен.
Сказав это, он грустно улыбнулся. Но рабыне услышать это было еще больнее, чем все прежнее.
ГЛАВА 17
Дорога Эвера, две молнии, соблазн и пролитая кровь
Уставшая от долгой жизни кобыла тянула повозку, в которой сидели двое мужчин. Колеса скрипели, наматывая мили по пыльной дороге Эвера, все больше удаляясь от столицы на север. Кое-где листва на деревьях, что бессменными стражниками стояли вдоль дороги, уже была тронута осенней бронзой и позолотой.
— Надо было взять нормальную кобылу, — недовольно проворчал переодетый в простолюдина король Хлодвиг. — Мы бы пешком быстрее шли.
— Да, но не долго, — хмыкнул Вэйлорд, с поводьями и длинной тонкой веткой в руках сидевший слева. — А кобылка знай себе идет. Поверь, государь, простые крестьяне, что нам попадались по пути, в состоянии отличить породистого и ухоженного коня из богатого замка от обычной рабочей клячи.
— Да уж, отличат они. — Король мрачно покачал головой. — Нэй, я и представить себе не мог, что творится среди простого люда. Почему они так много пьют, волчья душа?
Король никак не мог отделаться от запавших в память картин. Всюду, где они побывали, питейные заведения оказывались забиты, всюду раздавались пьяные песни, бродили на неверных ногах пьянчуги. И ведь на дворе осень, пора уборки урожая. Но простой люд находил время довести себя до свинского состояния, чтобы потом стоять на карачках у придорожной канавы, орать что-то похабное и бессвязное им вслед. Ну и блевать в эту канаву заодно.
— Так ведь заразы много в воде, государь. — Вэйлорд пожал плечами. — И не всюду есть чистая родниковая вода. А жажду утолять чем-то ведь надобно.
— Постой-ка, ну так пусть кипятят воду, чтоб заразу всякую извести. Что в этом сложного?
— Ничего, государь. Но кипятить как? Огонь нужен. Это я еще молчу про то, что посуда из стали и бронзы, в которой кипятить легче, куда дороже деревянной и глиняной, что по обыкновению водится у крестьян. Верно?
— Верно. И что?