Боевые будни штаба
Шрифт:
Ничего не оставалось, как отправить на западный берег вторую разведывательную группу. С нетерпением я ждал от нее данных. Донесение было благоприятным: разведчики обнаружили движение машин и повозок в западном направлении. Комбриг согласился перенести начало наступления на более раннее время.
В каждом решении всегда есть риск. Если бояться риска, то вряд ли можно добиться успеха. После короткого огневого налета в 2 часа ночи передовые подразделения на подручных средствах сделали рывок через канал. Противник открыл огонь. Первые пленные испуганно таращили глаза, не понимая, как оказались в их обороне русские. Они ведь через полчаса должны были отойти на новый рубеж, но наша
К утру саперы навели мост, по которому началась переброска артиллерии, машин и повозок. Это уже был успех. Противник побежал. Стремительно покатились за ним наши подразделения.
Была освобождена большая станица Анастасиевская. В центре ее, около одного из домов, стояли прислоненные к стене три ПТР. В доме за столом сидели бронебойщики во главе с командиром взвода лейтенантом Иваном Яковлевичем Остапенко. Его слава гремела под Гизелью, где вместе с братом они уничтожили за один бой два десятка танков. Невысокого роста, плотный, черты лица не выточены резцом, а будто любовно вылеплены мягкими, чуткими пальцами — ни одного острого выступа, ни одной морщинки, все заботливо округлено и сглажено. Говорил он с сильным украинским акцентом.
Я пришел некстати: хозяйка накрывала на стол.
В этом бою успехи у них были внушительные: четыре подбитых танка — два приходилось на долю самого лейтенанта. Он поведал о том как о самом обычном деле:
— Зашли с тыла, били в корму, ни одного промаха. Все стоят за сараем, отсюда рукой подать.
Больше ни слова. Подвиг всегда прост. Если же о нем много говорили, то он чаще всего обрастал выдумкой, дополнялся деталями и подробностями, которых не было на самом деле.
Все семь человек во взводе степенные, с прокаленными солнцем и ветром лицами. Всякий уважающий себя мастер обычно не хвалился своими золотыми руками и умной головой, а норовил вложить душу и свое умение в дело, и оно уже выставляло напоказ достоинство и высокие качества исполнителя. Для них подбитые танки — это самая высокая оценка ратной деятельности.
Я читал как-то статью в газете о бронебойщиках, написанную Остапенко; напомнил ему о ней.
— Корреспондент сработал за меня. Мы сами смеялись: «Утро озарилось», а была слякоть, — говорил он, широко улыбаясь и показывая свои крепкие, слегка пожелтевшие зубы.
С виду увалень, пройдешь мимо и никогда не признаешь в этом невысоком воине с мягкими, сглаженными чертами лица большого труженика, отчаянно смелого и находчивого в бою.
Быстро расправились бронебойщики с котелком картошки, который хозяйка поставила на стол. От самокруток повалил дым, и через несколько минут в избе даже потемнело.
— Может быть, дадут передышку? Все время в боях, устали, — сказал один из бойцов.
— Отдых пока не предвидится, — ответил я. — Сдвинули с рубежа противника, теперь его надо гнать дальше.
Бронебойщики согласно закивали.
В нескольких километрах от Анастасиевской фашисты зацепились за новый рубеж. В центре полосы наступления был второй батальон. Им командовал капитан И. П. Рудко. В его характере как бы слились воедино две черты: смелость и скромность. Говорил он неторопливо, слегка приглушенным голосом. Те, кто работал с ним, знали, что замыслы его всегда отличались обоснованностью и оригинальностью.
Вот и теперь решение на захват промежуточного рубежа сводилось к тому, что удар наносился на узком участке силами двух наиболее укомплектованных рот, а на остальном широком фронте оставалась одна рота, которой предстояло отвлечь внимание противника и принять огонь на себя. Для того чтобы ввести фашистов в заблуждение, артиллерия ставила дымовыми
Оставалось около часа до атаки. Я выдвинулся в роту старшего лейтенанта В. К. Дружина, чтобы убедиться в готовности подразделений к бою. Василий Константинович, прищуривая от солнца свои светлые глаза, указал на местности все огневые точки врага, четко определил, кто и когда их подавляет. Он считал, что у противника здесь мало сил.
— Серьезного боя на этот раз не будет, — заверил Дружин. — Рубеж у фашистов невыгодный: позади болото.
Думаю, он недооценивал противника. Суровая практика выработала осторожность в подходе к оценке сил и возможностей врага, и я не спешил с выводами. По моим данным, бригада могла встретить в своей полосе до батальона врага с 10–12 танками. Невыгодное же положение рубежа, занимаемого противником, ограничивало создание им глубины обороны, но зато вынуждало иметь высокую плотность огневых средств на переднем крае. При таком построении обороны было необходимо подавлять огневые точки врага все одновременно, что при недостатке в подразделениях боеприпасов создавало серьезные трудности в организации огневого поражения.
И вот началось… Вслед за коротким артиллерийским налетом пехота дружно атаковала врага. Фашисты, не выдержав, отошли. Предвидение командира роты, к счастью, оправдалось.
Позвонил полковник Глонти, выразил неудовольствие, что не мог в течение 8 минут разыскать меня.
— Начальник штаба не имеет права ни на одну минуту быть без связи, — строго сказал он. — Всегда и везде с ним связь. Запомни, больше повторять не буду.
Я доложил последние данные обстановки, он остался доволен нашими успешными действиями.
Глонти все эти дни держал бригаду в поле зрения. Мне казалось, что каждый мой шаг он видел издалека, и часто поздно вечером, когда спадало напряжение боя, звонил, спрашивал о делах и возникших трудностях. Даже за промахи сильно не ругал, словно давал время окрепнуть, врасти в должность.
Однажды под вечер он зашел в штаб, послушал мои указания офицерам по организации обеспечения. Сидел молча. Изредка я бросал взгляд на него, пытаясь уловить оценку моей работы. Когда офицеры ушли, он похвалил за конкретность и обстоятельность указаний. Потом предложил подумать о том, нужно ли всем исполнителям с такой подробностью ставить задачи. Не стал ждать ответа, высказал свое мнение. Оно сводилось к тому, что начальник, как бы обстоятельно ни перечислял, что и как нужно сделать, не в состоянии охватить в полном объеме содержание и порядок выполнения заданий. Всегда останется значительная часть вопросов за пределами указаний, которые потребуется решать непосредственно исполнителю, ориентируясь при этом на основные отправные данные, изложенные начальником.
Поэтому разумнее, считал он, если начальник, отдавая указания, не мельчит, не забивает их второстепенными подробностями, а оставляет такие вопросы на решение самого исполнителя. В этом проявляется доверие к подчиненному, уважение к его опыту и мастерству, и в то же время достигается неизмеримо большее — вырабатывается у него смелость, творческий подход к выполнению своих обязанностей, что положительно сказывается на работе штаба в целом.
В ходе боев происходила «притирка» командира с начальником штаба. В первые дни чувствовалось, что командир не находил приемлемого тона и формы обращения со мной. Видимо, настораживала его моя молодость: шел-то мне двадцать четвертый год. Но на войне в таких звеньях, как батальон и бригада, молодость служила успеху дела. Слишком большая нагрузка падала на офицера, она сразу же делала его взрослее, серьезнее.