Боевые маршруты
Шрифт:
Подлетаем к Могилеву. Над землей уже начали сгущаться сумерки. Но сверху аэродром просматривается хорошо. Делаю, как положено, круг, выхожу напрямую, сбавляю газ и благополучно приземляюсь. Будто сто лет летал на этой машине.
Дежурный привел меня в одну из землянок. Открываю дверь. Вижу: за столом сидят С. Худяков, Ю. Таюрский, Г. Кравченко, Г. Захаров. Поздоровались.
– Ну, вот и все в сборе. Можно начинать совещание, - поднялся из-за стола Худяков.
Последние его слова утонули в раздирающем душу вое сирены. Мы выбежали на улицу, сели в стоявшую неподалеку автомашину
На этот раз налет длился недолго. Гулко ухали бомбы. Было видно, как над аэродромом взвились огненные языки. Что-то загорелось. Часть самолетов пострадала от взрывов. Сгорел и УТИ-16, на котором я прилетел из Бобруйска.
Ночью поспать пришлось очень мало. А утром воздушные разведчики сообщили: на восток движутся колонны немецких танков и мотопехоты. Наши войска отступают. Дороги забиты машинами, повозками, людьми. По земле стелется дым. Горят поля и деревни.
Враг угрожал нашим аэродромам. Вот-вот туда ворвутся немецкие танки. Спрашиваю Худякова: что надо предпринять в ближайшее время.
– В первую очередь перегнать на восток боевые самолеты и отправить батальоны аэродромного обслуживания.
– А куда?
– Где свободные аэродромы найдете - туда и сажайте. А семьи и имущество во вторую очередь вывозите. Бобруйск и Минск уже начали эвакуацию.
Спешу на командный пункт, уточняю обстановку. Делать уже здесь нечего.
Неподалеку от командного пункта стоял учебно-тренировочный самолет УТ-2. Позади него шагал, приминая траву, летчик-аэроклубовец (по одежде определил). Он кого-то ждал. Подхожу, говорю ему, будто это мой самолет.
– Полетели в Бобруйск.
Летчик сначала удивленно посмотрел на меня, а потом плотнее надвинул на лоб шлемофон и занял место в передней кабине. В такой напряженный момент, который мы переживали в те дни, лишних вопросов обычно не задавали.
При подходе к Бобруйску замечаю огромные клубы огня и дыма, поднимавшегося из-за леса. "Неужели горит бензохранилище?" - обожгла тревожная мысль. Все, что по-хозяйски копили, экономно расходовали, теперь взлетает в воздух. Кто мог это сделать? Свои? Но я такого приказания не отдавал. Диверсанты? Облако дыма меж тем росло, ширилось, собираясь в черно-багровую тучу. До этого я как-то не до конца сознавал нависшую над страной опасность. Казалось, врага вот-вот остановят, создадут ему непреодолимый рубеж. Ведь силы на западе у нас были немалые. Но когда увидел отступающие войска, толпы беженцев, гурты скота и эту мрачную тучу дыма, озаряемую высоко вздымающимися языками пламени, понял: обстановка складывается тяжелая, борьба будет длительная.
Особенно врезалась в память картина, которую я наблюдал до вылета в Могилев. Наш запасный командный пункт располагался в лесу, на холме, за Березиной. Отсюда хорошо просматривались и город, и крепость, и тихая гладь реки. На берегу скопились войска, беженцы. А единственный мост уже рухнул в воду. Люди в отчаянии бросались в реку и плыли. Не всем довелось добраться до противоположного берега. Многих навсегда поглотили волны Березины. Обо всем этом невольно вспомнилось, когда мы подлетали к аэродрому.
...Приземляемся. На аэродроме - ни души. Потом вижу: из лесу
– Где народ?
– На рассвете все уехали, - отвечает он.
– А семьи?
– Часть семей погрузили в эшелон. Он уже ушел. Остальных автомашинами перевезли за Березину, в Гомель.
– А почему не перегнали эти самолеты?
– указываю на машины, стоявшие на окраине аэродрома.
– Неисправны. Нет двигателей.
– Кто еще остался, кроме вас?
– Штурман Лепкевич и несколько солдат. Остальные улетели.
– Куда?
– На запасные аэродромы - в Телуши и Серебрянку.
– Кто занимается эвакуацией?
– Командир аэродромного батальона Мусиенко. Нам приказано неисправные самолеты сжечь.
– Правильно. Сейчас же приступайте к делу.
Эвакуация, видно, проходила в спешке, ветер разносил по полю обрывки каких-то бумаг, которые не успели сжечь.
– Эх!
– невольно вырвался у меня вздох при виде страшного запустения, в котором сразу же оказался гарнизон. К празднику 1 Мая мы высадили на территории городка много деревьев, разбили клумбы, посыпали песком дорожки, покрасили заборы. А теперь все затоптано, захламлено, покрылось копотью.
Вижу, от узла связи по направлению ко мне бежит девушка в пилотке и гимнастерке. "Кто такая?" - подумалось. Когда девушка подбежала, сразу узнал ее: Яна Сорокина. Она не раз прежде бывала в штабе.
– Что вы тут делаете? Почему не уехали?
– спрашиваю.
– Мне приказали задержаться, чтобы поддерживать связь с аэродромами.
Говорит, а у самой на глазах слезы. Вижу: страшно ей тут оставаться, но сказать об этом не решается. Экая славная девушка.
– Хорошо. Исполняйте. Но как только заметите приближение фашистов, уничтожьте аппаратуру и бегите за Березину.
Яна Сорокина поддерживала связь до последней возможности, хотя ей одной было, конечно, страшно. Потом, когда увидела через окно, что немцы приближаются, молотком разбила аппараты связи и выбежала на улицу. На ее счастье, в прибрежном кустарнике оказалась полузатопленная лодка. Яна прыгнула в нее, оттолкнулась от берега и, работая доской, как веслом, добралась до противоположного берега Березины.
– Какая девушка! Вот молодец!
– не переставал восхищаться ею потом начальник связи Даниил Денисенко.
Я приказал Денисенко представить Сорокину к правительственной награде. Вместе со своими подругами Полиной Авсиевич, Анной Бушуевой, Антониной Мельничен-ко, Фирой Кауфман, Раисой Грошевой, Валей Загороднюк Яна всю войну несла службу на узлах связи, награждена орденами и медалями. После войны она работала на узле связи станции Гомель, потом тяжело заболела и умерла.
* * *
Тихонов с группой солдат остался для того, чтобы сжечь все, что не успели эвакуировать, а мы с Липкевичем поспешили в Серебрянку. Учебный самолет-бомбардировщик УСБ, на котором мы вылетели, почему-то все время тянуло в правую сторону. Приходилось затрачивать немало усилий, чтобы выдерживать курс. После приземления я спросил у Горохова, почему так странно вела себя машина. Осмотрев ее, инженер сказал: