Боевые маршруты
Шрифт:
В академии мы не только учили полетам других, но и учились сами. Для нас, инструкторов, командование разработало особую программу-минимум, которая включала лекции и по аэродинамике, и по тактике, и по оперативному искусству. Проводились также практические занятия. Все это расширяло кругозор, помогало в работе со слушателями. Кроме того, мы осваивали новые самолеты, разрабатывали приемы их боевого использования, не раз принимали участие в больших учениях и маневрах.
На одном из таких учений экипажу нашего самолета приказали установить место сосредоточения конницы "противника". Стояла зима, "боевые действия"
Штурманом в моем экипаже летал Федор Коровин - опытный специалист и прекрасный педагог. Он мог по известным только ему приметам, как говорится, отыскать даже иголку в стоге сена. И вот вылетаем на задание. Под районом, где, по нашим предположениям, должен скрываться "противник", снижаемся и начинаем методически "прочесывать" квадрат за квадратом. Долго мы летали, наконец, на окраине одного из лесных массивов видим между деревьями на снегу какие-то тени. Стоп. Пройдемся еще раз над этим местом. Внимательно всматриваемся и теперь уже отчетливо различаем покрытых белыми попонами лошадей.
Возвращаемся на аэродром, докладываем командиру авиационной бригады Кармелюку о результатах воздушной разведки. Тот, в свою очередь, передает по телефону полученные сведения в наземные войска.
На второй день на аэродром приехал Алкснис. За успешное выполнение задания он наградил несколько экипажей, в том числе и наш. Своим полетом на разведку мы как бы утвердили его во мнении, которое он старался внушить общевойсковым командирам, что без авиации в современной войне не обойтись.
* * *
Полеты со слушателями проводились на Центральном аэродроме. Здесь же базировались некоторые другие части, в частности ЦАГИ, подразделения научно-исследовательского института ВВС, школы спецслужб и другие. На аэродроме обычно собирался весь цвет тогдашней авиации. Здесь я познакомился со многими, ставшими впоследствии знаменитыми авиаторами: В. Чкаловым, М. Громовым, А. Анисимовым, Г. Байдуковым, И. Михеевым, В. Коккинаки.
В свободное от полетов время летчики и штурманы собирались в кружок позади самолетов и вели непринужденные разговоры. Рассказывались комические истории, выдвигались фантастические "прожекты". Мы, молодежь, с жадностью слушали старых авиационных "волков", невольно заражались их неистощимой энергией, смелостью поисков. Они всегда стремились к новому, неизведанному со страстью, свойственной людям, которые до самозабвения любят свою профессию, экспериментировали, нередко шли на риск, чтобы "выведать" у техники скрытые резервы, подсказать конструкторам новые идеи, воплощение которых повысило бы боевые возможности самолетов. В этих разговорах мы черпали немало полезного для себя, как губка, впитывали новые знания и проверенный практикой опыт.
Однажды во время перекура Валерий Чкалов рассказал о любопытном эксперименте, проделанном им на истребителе.
– Когда выводишь самолет на петлю и увидишь горизонт - отдай ручку от себя и ты почувствуешь удивительно приятное ощущение, - с жаром говорил он. Фигуру эту я окрестил "колокол".
Меня заинтересовал эксперимент Чкалова, и я решил повторить его. Штурману Коровину я, конечно, не сказал о своем намерении: боялся, будет возражать. Полетели в зону номер 2, которая
И вот я решаюсь на самолете Р-1 испробовать то, что Чкалов проделал на истребителе. Мой самолет выполнить этих эволюции, конечно, не смог и камнем пошел к земле. Выступил пот, нервы напряжены до предела. Земля приближается с невероятной быстротой, а машина не слушается меня, не выходит в линию горизонтального полета.
Представляю состояние штурмана. Катастрофа казалась неминуемой. Лишь в каких-то тридцати метрах от земли машина как бы нехотя стала занимать горизонтальное положение и с ревом пронеслась над кучами мусора. От сердца отлегло. Я смахнул с лица холодный пот, потянул штурвал на себя, набрал нужную высоту и взял курс на аэродром.
– Дура, - обругал меня Чкалов, когда я рассказал ему об этом, едва не ставшем роковым полете.
– Разве можно рисковать? Я тебе говорил об истребителе, а ты чего удумал? Да и высота требуется не ниже трех с половиной тысяч, а ты и до двух не дотянул.
Полет этот я запомнил на всю жизнь. Чкалов был куда опытнее меня, и если он решался на какой-то эксперимент, то выполнял его со строгим расчетом. А я об этом не подумал.
С тех пор мы с Валерием стали большими друзьями. И если он делился с нами, молодыми пилотами, какими-то соображениями о новых пилотажных фигурах, то тут же по-товарищески предупреждал, что можно делать, а чего нельзя.
Однажды подходит ко мне Витя Муравьев, такой же молодой инструктор, как и я. Вид у него растерянный, шлем сдвинут на глаза.
– Что делать?
– спрашивает.
– Только что был у командира отряда. Тот сказал: "Будешь проверять технику пилотирования Чкалова".
– Чкалова?
– невольно вырвалось у меня. Такой признанный пилот-новатор, и вдруг его будет проверять вчерашний безусый курсант. Как потом выяснилось, Чкалов допустил в воздухе очередное "художество", его на время отстранили от полетов, и вот сейчас, после перерыва, лететь с ним поручили Вите Муравьеву. Я понимал состояние товарища, но не мог посоветовать ему ничего вразумительного.
А в это время к нам уже подходил своей медвежьей, вразвалочку, походкой сам Чкалов. Положил тяжелую ручищу на узенькое плечико Вити Муравьева и этак добродушно говорит:
– Ну что, полетели?
Витя еще более растерялся, посмотрел страдальчески на меня, будто прося защиты, и молча направился к стоявшему неподалеку самолету.
Когда они приземлились, Чкалов, улыбаясь, посоветовал Вите:
– Ставь за полет "тройку".
– Почему "тройку"?
– воспротивился Муравьев.
– Вы же, Валерий Павлович, пилотировали отменно.
– А ты слушай, что тебе старшие говорят. "Тройку", и ни на балл больше. Так надо. Понял?
С Витей мы потом долго смеялись над очередной незлобивой выходкой Чкалова. А Вите с тех пор Валерии Павлович, как старший, оказывал особые знаки внимания.
Начальником Центрального аэродрома имени Фрунзе много лет работал Зиновий Николаевич Райвичер, старейший летчик, награжденный в гражданскую войну двумя орденами Красного Знамени. Он любил порядок и строго взыскивал с тех, кто нарушал его. Райвичеру подчинялись все летные части, находившиеся на аэродроме. Без централизованной, сосредоточенной в одних руках власти тут нельзя было обойтись.