Бог бабочек
Шрифт:
– К Диме. В гости на пару часов. Мы собирались погулять, но он заболел, лежит с температурой.
– Эмм…
Одно «эмм» Веры укалывает сильнее, чем дюжина саркастичных монологов. Я смотрю на неё. А она – на меня, прерывая ради этого священное действо маникюра. Кисточка с сиреневым лаком замирает в воздухе; от едкого химического запаха мне хочется чихнуть.
– Что? Говорю же, я ненадолго.
– И варенье поэтому, да? Потому что он болеет? Прелесть какая! – голос Веры язвительно подлетает вверх, и она возвращается к своему занятию. – Вы так сильно-то уж в образ заботливой
На секунду зажмуриваюсь. Это Вера, и она мой друг. Нужно потерпеть.
– И что в этом такого?
– Да ничего… Наверное. А чем он болеет – воспалением хитрости?
– Он хрипит и кашляет. Вот решила купить – малиновое, для горла. Насчёт мёда не знаю – вдруг он не любит или у него аллергия, – а варенье – более нейтрально…
Мои слова заглушает хохот Веры – сначала сдержанный, потом бесстыдно-раскатистый. Она откладывает кисточку и, судорожно обхватив себя за локти, наклоняется к столу.
– Ой, не могу… Ой, жесть! Профессор, у меня же живот теперь от смеха заболит! – отдышавшись, она добавляет: – Так, ладно! Варенье. А разве Ваш Дима сейчас не квартиру снимает? Вы же вроде говорили, что он съехал с общаги?
– Ну да. – (Я уже стою у двери и застёгиваю куртку – лучше поспешить, пока Вера не надумала удержать меня рукоприкладством). – Снимает.
Она округляет глаза. Сиреневая лужица лака меланхолично растекается по столу.
– И вы… едете к нему туда? На квартиру?
Наверное, даже если бы я сказала Вере, что изучаю чёрную магию или торгую наркотиками, в её голосе не звучал бы такой ужас.
– Он снимает с друзьями, и они тоже там будут.
На самом деле, я в этом не уверена, – и от одной мысли, что твоих друзей там может не быть, меня бьёт болезненным жаром. До сих пор – до конца первого курса – я никогда не оставалась с тобой в полном смысле наедине (конечно, если не считать нашу первую встречу). Я не знаю, каково это, не знаю, что буду чувствовать, – но искушение попробовать слишком велико; как если бы передо мной, с моей строгой диетой, положили пышный, увенчанный золотистой корочкой кусок яблочного пирога. Искушение можно победить – можно гордо отодвинуть пирог и жевать салат, – но хочу ли я этой победы? И пусть мне нельзя быть твоей бабочкой, пусть я твой ангел и исповедница, – но что, если?..
– И я вернусь ночевать, – решительно обещаю я. – Так что не наводи панику.
Вера вскакивает.
– В смысле – вернётесь ночевать?! А что, могли и не вернуться? Профессор, подождите!
– Я и так уже опаздываю. Пока-пока!..
С наигранным смехом переступаю порог – раньше, чем она до меня дотягивается.
…Подъезд старой девятиэтажки на другом конце города не особенно гостеприимен: стены исписаны ругательствами, лифт не работает, воняет пролитым пивом и (надеюсь, что мне мерещится) мочой. Из-за непривычной планировки я долго блуждаю по длинным, тускло освещённым коридорам. Откуда-то доносятся пьяные матерные вопли; я уже начинаю думать, что путешествие в страну чудес не задалось, – но тут одна из дверей вдалеке открывается, и в коридор выходит невысокая, очень худенькая девушка
– Привет! Ты Юля, да? – (Она протягивает мне ладонь – узкую и изящную, как у лесного духа. Ты говорил, что твоя бывшая одноклассница миниатюрна, но я не предполагала, что на вид ей не больше четырнадцати-пятнадцати; почему-то эта хрупкость приглушает мой тревожный страх. Если бы с тобой жила стервозная гламурная дива, я бы не представляла, как себя вести). – Женя. Очень приятно! Прости, что не встретила тебя внизу – надо бы было, а то у нас тут чёрт ногу сломит.
– Да ничего страшного, я…
Осекаюсь, потому что в дверном проёме появляешься ты. Ты не кажешься совсем уж больным – лишь уставшим и (почему-то) немного заспанным. На тебе застиранная домашняя футболка; ты улыбаешься со своим вечным кошачьим прищуром. Мы давно не виделись, и теперь внутри меня полыхает золотистый рассвет; не сразу вспоминаю, что надо бы ответить на любезность Жени.
– …я нашлась. Привет.
– Привет! – (Шагнув в сторону, ты пропускаешь меня. Мы наскоро обнимаемся – не так долго и крепко, как обычно; возможно, из-за присутствия Жени. Ты опираешься рукой о косяк, и она по-эльфийски юрко проскальзывает под ней – как под аркой: только вспыхивает рыжина волос). – Рад, что ты приехала. Ничего, что я вытащил?.. Шварц и Кирюха давно хотели с тобой познакомиться.
Шварц. Точно: Женю ты обычно называешь по звучной немецкой фамилии.
– Конечно, ничего. Я тоже рада.
Разуваюсь, и мои ботинки оказываются возле крошечных жёлтых кроссовок Жени. Глядя на них, ты умилённо восклицаешь:
– Какие у вас всё-таки маленькие ножки! В голове не укладывается.
Женя фыркает и проходит мимо – в одну из комнат. Квартира большая, и после года, прожитого в общаге, в одной каморке на четверых, мне здесь слегка не по себе. Из кухни заманчиво пахнет чем-то мясным; на стене висит плакат с группой Tokio Hotel – судя по подрисованному внизу сердечку, Женин.
Хорошо, что тебе выпал шанс пожить в нормальных условиях – ещё и по скидке от приятельницы со школьных времён. Стараюсь не думать о другой твоей однокласснице – несколько месяцев назад она сдавала квартиру тебе и какому-то твоему другу, и вы оба с ней… Злясь на себя, умещаю куртку на вешалке. Обещала же себе не вспоминать об этом сегодня – и уже нарушаю обещание.
И почему каждый раз при мысли о том периоде меня начинает мутить?.. В конце концов, это твоя личная жизнь и твоё дело.
– Ты уже сто раз мне это говорил, – напоминает Женя. – Про «ножки».
– Нет, ну правда же! – (Ещё раз смотришь на обувь и улыбаешься шире – становишься таким милым, что мне трудно не покраснеть. Справляюсь). – Хочется вот взять вас на ручки и гладить, как кроликов пушистых!
Выглянув из комнаты, Женя с шутливым гневом бросает:
– Кроликов пушистых? Сексист!
– Кто тут сексист?..
Оттуда же выходит долговязый светловолосый парень. Взглянув на меня, кивает с полу-приветливым, полу-высокомерным видом.
– Привет! Кирилл. Приятно познакомиться.