Бог Боли
Шрифт:
Я глажу кожу на ее животе, вверх и вниз в мучительном ритме, который влияет на состояние моего члена.
Не имеет значения, сколько раз я связываю, шлепаю, бью или трахаю ее. Как только я кончаю, мне нужно еще.
Больше.
И, блядь, еще больше.
Хуже всего то, что дело не только в сексе с Анникой. Дело в ней.
Дело в том, как она подчиняется моему господству, она мазохистка для моего садизма.
Потребность
— Тебе понравилось? — спрашивает она по дороге на парковку.
Я прижимаю большой палец к ее коже, затем продолжаю свой ритм.
— Очень.
— А я-то думала, что ты не любишь кино.
— Я говорил не о фильме.
Анника, должно быть, заметила изменение в моем тоне, потому что она делает паузу, ее губы разошлись, и розовый цвет расплылся по ее щекам и фарфоровой шее.
— Ты... ты...
— Ты действительно потеряла дар речи?
Она делает вдох.
— Клянусь, я становлюсь такой только рядом с тобой.
Я улыбаюсь и притягиваю ее к себе, когда несколько детей пробегают мимо нас к родительским машинам.
— Чему ты улыбаешься? — она тычет меня в бок. — Это не смешно.
— Это забавно.
— Хорошо, что я развлекаю тебя.
Она дуется, и это выглядит, блядь, очаровательно.
Настолько очаровательно, что я дразняще шлепаю ее по лбу.
Она поднимает на меня глаза.
— Нет, нет, даже не пытайся флиртовать со мной.
— Это то, что я делал?
— Ага. Ты просто думаешь о том, как пристегнуть меня к своей кровати и заставить меня умолять.
— Я?
— О, пожалуйста. Я вижу, как садизм светится в твоих глазах, ты знаешь. — Вздох. — Если кто-то скажет, что трудно быть твоей игрушкой, я полностью поверю.
— Ты не моя игрушка.
Она замирает, розовый оттенок снова возвращается на ее щеки.
— Тогда кто же я?
— Ты моя.
— Есть ли разница?
— Я никогда не оставлял игрушек на долгое время.
— До меня?
— До тебя.
Она снова тычет в меня, прикусывая уголок губы.
— Ты говоришь и делаешь все правильные вещи сегодня. Не то чтобы в другие дни, но обычно ты не такой... беззаботный.
— Я не беззаботный.
— Никто другой не обвинил бы тебя в этом. Но не волнуйся, я сделаю беззаботную часть за нас обоих. Я позабочусь о том, чего ты не можешь, и наоборот.
— И что же это?
Она вырывается из моих объятий и встает передо мной, затем начинает считать на пальцах.
— Я буду планировать все свидания и следить за тем, чтобы вокруг не было много людей. Я буду планировать вечеринки по случаю дня рождения и приглашать наших друзей, но когда я почувствую, что ты раздражен, я любезно выгоню их. Я также буду разговаривать со всеми людьми от твоего имени, если они тебе не нравятся. Я позабочусь об украшениях и красивой эстетике. О, я также буду танцевать для тебя, как лебедь, хотя ты, вероятно, разорвешь мои красивые платья, потому
Я поднимаю бровь.
— А что я буду делать потом?
— Ты можешь бить людей, если они тебя раздражают. Хотя я бы предпочла, чтобы ты этого не делал, но ты сказал, что тебе нужно очищать энергию, так что, думаю, это не помешает время от времени или в бойцовском клубе. И еще, ты можешь похитить меня из любой социальной ситуации, если почувствуешь, что мне неловко и я прибегаю к притворству. Никто не будет возражать, если это будешь ты, потому что все привыкли к твоему прямолинейному характеру.
Я не могу сдержать улыбку, которая приподнимает уголки моих губ. Это случается чаще всего рядом с Анникой.
— Что более важно, мы должны поговорить о некоторых вещах.
— О каких вещах?
— Обо всех. Я знаю, что ты привык держать свои чувства в тайне, и я уважаю это. Но раз уж мы встречаемся, ты должен рассказать мне, как и, что ты чувствуешь, чтобы я могла лучше тебя понять. Мама однажды сказала мне, что общение — это ключ, который может собрать или сломать пару, и я не хочу сломать нас, хорошо?
— Хорошо.
— Правда?
— Это не придёт само собой, но я буду стараться.
— Попытка — это хорошее начало. — Она усмехается, затем поднимает указательный палец. — О, и я забыла кое-что очень важное. Я буду готовить, раз ты не умеешь.
Я внутренне поморщился.
— Наверное, нам стоит отдать подумать над этим.
— Но почему? Тебе же нравится моя еда.
Потому что ты прикладываешь усилия, а не потому, что она вкусная.
— Что-то не так с моей стряпней? Ава называет ее ужасной. Папа попросил меня больше не готовить дома, а Джереми едва притрагивается к блюдам, которые я для него готовлю. А теперь ты говоришь, что мы должны подумать над этим.
Я глажу ее по волосам.
— Ты можешь готовить, если хочешь. Я просто не хочу, чтобы ты напрягалась.
— Правда? Я знала, что ты мой любимчик.
— Не надо. — Мой тон становится жестче.
— Что? Что я сделала?
— Не говори, что я твой любимчик, когда ты говоришь всем остальным именно это предложение.
Ее губы раздвигаются, затем смыкаются, прежде чем она прочищает горло.
— Ты на вершине списка моих любимчиков, так что не ревнуй.
— Я не ревную. Я собственник.
Ее глаза расширяются, а затем она слегка улыбается.
— Вау. Это было властно.
Я открываю дверь машины.
— Давай поедем ко мне домой, и я покажу тебе, как на самом деле выглядит власть.
— Я должна провести ночь с девочками в квартире.
— Нет.
— Но, Крей...
— Или ты приходишь сама, или я перекидываю тебя через плечо.
— Собственник и пещерный человек. Тебе не кажется, что это уже перебор?
— Нет.
— Это был риторический вопрос.