Бог, человек, животное, машина. Технология, метафора и поиск смысла

O'Gieblyn Meghan

–

"Есть два типа мифов о сотворении мира, - пишет историк технологий Джордж Дайсон в своей книге "Собор Тьюринга", - те, в которых жизнь возникает из грязи, и те, в которых жизнь падает с неба". История современных компьютеров, утверждает Дайсон, опирается на обе эти традиции: "Компьютеры возникли из грязи, а код упал с неба". Этот дуализм, питающий некоторые из самых амбициозных технологических начинаний, очевиден в попытках вызвать у машин эмерджентный интеллект. Как големы были вылеплены из грязи и оживлены с помощью магического заклинания, так и роботы, созданные из материальных частей, будут населены божественным дыханием - абстрактными математическими схемами, которые составляют большую часть нашего мира и способны заставить системы ожить. Хотя эти мистические нотки не должны дискредитировать эмерджентность как таковую - это достаточно полезный способ описания сложных систем, таких как пчелиные ульи и климат, - идея о том, что

сознание может возникнуть из машин, кажется формой принятия желаемого за действительное, хотя бы потому, что цифровые технологии были построены на предположении, что сознание не играет никакой роли в процессе развития интеллекта. Точно так же, как несколько причудливо верить в то, что наука может объяснить сознание, когда сама современная наука была основана на исключении разума, трудно поверить, что технологии, созданные специально для того, чтобы исключить понятие сознательного субъекта, могут прийти к развитию внутренней жизни.

На самом деле, отвергая эмерджентизм как чистую магию, вы игнорируете конкретные способы, которыми он отличается от этого фольклора - даже если он поверхностно удовлетворяет то же самое желание. Загляните под мистическую поверхность, и станет ясно, что эмерджентизм зачастую не так уж сильно отличается от самых редуктивных форм материализма, особенно когда речь заходит о человеческом сознании. Растительный интеллект называют формой "бездумного овладения", и большинство эмерджентистов считают людей такими же бездумными. Мы не являемся рациональными агентами, а представляем собой оболочку конкурирующих систем, лишенных какого-либо единства или способности к управлению. Мински однажды описал разум как "своего рода запутанную бюрократию", части которой остаются в неведении относительно друг друга. Он описал акт принятия решения о глотке чая в следующих терминах: "Ваши агенты ГРАСПИНГА хотят удержать чашку. Ваши агенты БАЛАНСИРОВАНИЯ хотят, чтобы чай не расплескался. Ваши агенты ТРЕВОГИ хотят, чтобы вы выпили чай. Ваши агенты ДВИЖЕНИЯ хотят донести чашку до ваших губ". Как интеллект пчелиного улья или автомобильной пробки кроется в схемах этих инертных, пересекающихся частей, так и человеческое сознание - это всего лишь абстрактные отношения, возникающие в этих системах: как только вы доберетесь до самого низкого уровня интеллекта, вы неизбежно обнаружите, как выразился Мински, агентов, которые "вообще не могут думать". В этой модели нет места тому, что мы обычно считаем внутренним опытом или самостью. Как утверждает историк науки Джессика Рискин, эмерджентные теории разума в конечном итоге отвергают то, что они должны объяснить. "Придя... к уровню этих тупых, основополагающих агентов, можно потерять всякое представление об интеллекте как свойстве разума".

Даже Брукс, с его нуминозными амбициями оживить роботов, называл сознание "дешевым трюком", иллюзией, которая существует только в глазах смотрящего. "Очень легко, - писал он об одном из своих роботов-насекомых, - наблюдателю системы приписать более сложную внутреннюю структуру, чем существует на самом деле". Герберту казалось, что он занимается такими вещами, как планирование пути и построение карты, хотя на самом деле это было не так". Даже самостоятельность, которую иногда демонстрировал Ког, можно было назвать самостоятельностью только потому, что человек-наблюдатель был готов воспринимать ее как таковую. Не иначе, когда речь шла о человеческих существах, сознание которых заключалось исключительно в их наблюдаемых действиях в мире. В конечном итоге он, как и Тьюринг, пытался не создать машины с разумом или душой, а доказать, что для того, чтобы машина вела себя убедительно по-человечески, ничего подобного не нужно.

Искусственный интеллект и разумные растения критикуют за антропоморфизм, но эти возражения неверно понимают суть метафоры. Сторонники децентрализованного интеллекта не столько заинтересованы в проецировании человеческих качеств на нечеловеческие объекты, сколько в реконфигурации человеческого интеллекта через призму этих неодушевленных систем. Как Брукс утверждал, что мы "чрезмерно антропоморфизируем людей... которые, в конце концов, всего лишь машины", так и сторонники сознания растений настаивают на том, что их цель - отказаться от представления о том, что человеческая субъективность является чем-то особенным. Эколог Моника Гальяно, прославившаяся своими экспериментами по изучению "поведения" растений, отмечает, что, хотя ее критики регулярно упрекают ее в антропоморфизации растений, ее намерения прямо противоположны. "Я заинтересована в фитоморфизации человека", - пишет она. "Я хочу, чтобы люди стали больше похожи на растения".

Такие устремления неизбежно требуют расширения определений терминов, которые обычно понимаются более узко. Если "интеллект" означает абстрактное мышление, то было бы глупо думать, что растения им занимаются. Но если он означает просто способность решать проблемы или адаптироваться к определенной среде, то трудно сказать, что растения не способны к интеллекту. Если "сознание" означает самосознание

в самом сильном смысле этого слова, то никто не станет утверждать, что машины обладают такой способностью. Но если сознание - это просто осознание окружающей обстановки или, как это уже давно делается в искусственном интеллекте, способность вести себя так, что это кажется преднамеренным и намеренным, тогда становится сложнее настаивать на том, что это явление присуще только человеку и другим животным. Хотя эти переопределения призваны быть более широкими и всеобъемлющими, они радикально меняют наше понимание этих качеств, когда они применяются к нам самим. Это рискованная онтологическая сделка, предполагающая, что если мы хотим видеть себя единым целым с миром природы, то должны свести наше понимание человечности к такой рудиментарной карикатуре - обмену информацией, - что ее можно применить практически ко всему.

–

В итоге надежды Брукса на свои машины оказались чересчур оптимистичными. Несмотря на несколько новых моделей поведения, Cog так и не смог развить более сложные способности, на которые рассчитывал его создатель. Робот по-прежнему не мог выбирать между действиями - повернуться, чтобы посмотреть на лицо, или схватить предмет - и часто вел себя так, что казался растерянным или сбитым с толку. В какой-то момент Брукс признался, что роботу не хватает "связности", что неудивительно, учитывая, что он с самого начала разрабатывался без единого центрального управления. Даже самые совершенные роботы, созданные в Массачусетском технологическом институте, настолько изобиловали сбоями, настолько были склонны не справляться с базовыми задачами, что в 2007 году в статье New York Times утверждалось, что они "меньше похожи на мыслящих, автономных существ, чем на причудливых марионеток, которые часто ломаются".

Несмотря на все усилия Бреазала, Кисмет так и не научился говорить. В 2001 году Брукс утверждал, что робот смог произнести несколько английских слов, которые он выучил в ходе естественного процесса овладения языком. Но в том же году, когда технологический критик Шерри Теркл привела в лабораторию Массачусетского технологического института группу детей, Кисмет не смог с ними общаться. Дети представились роботу, вспоминает Теркл, и задали ему вопросы. Они обнимали и целовали его, показывали ему погремушки и другие игрушки. Робот смотрел им в глаза и лепетал свои бессмысленные слова, но так и не смог ответить на их вопросы или повторить слова, которым они пытались его научить.

В конце концов Брукс усомнился в уместности вычислительной метафоры, на которой он основывал свои теории. Он признал, что на протяжении всей истории люди сравнивали сознание со многими другими технологическими артефактами: часами, мельницами, ткацкими станками. Маловероятно, признавал он, что вычисления - это последнее слово. Но он никогда не терял веры в перспективность технологических аналогий. "Кажется маловероятным, что мы еще не поняли метафору правильно", - писал он. "Но нам нужно понять метафору".

Около двадцати лет спустя подход Брукса к воплощенному искусственному интеллекту все еще используется в лабораториях. Один из его бывших аспирантов, Джорджио Метта из Итальянского технологического института, помог создать iCub, человекоподобного робота, призванного имитировать когнитивные способности трехлетнего ребенка. Как и Cog и Kismet, iCub оснащен множеством датчиков и камер, которые наделяют робота сенсорными функциями и двигательными навыками. iCub приобрел ряд способностей - например, ползать на четвереньках, ходить, хватать предметы и направлять взгляд - просто взаимодействуя с окружающей средой. Теория, опять же, заключается в том, что эти сенсомоторные способности в конечном итоге приведут к более развитым когнитивным навыкам, таким как самоощущение или способность использовать язык, хотя пока этого не произошло.

За пределами лабораторий большинство коммерческих систем ИИ сегодня создаются не для достижения искусственного общего интеллекта (интеллекта, включающего все способности и компетенции человека), а для выполнения более узких и специфических задач: доставки еды в кампусах колледжей, управления автомобилями, проверки заявок на кредиты, уборки разливов в продуктовых магазинах. Многие из этих систем все еще наделены человеческими качествами, как, например, роботы в кампусах, которые приветствуют своих клиентов записанными голосами, или домашние помощники - Alexa, Siri-, которые говорят с нами женскими голосами из пустоты. Несмотря на то, что эти роботы часто выглядят убедительно, как люди, в их основе лежат непостижимо сложные алгоритмы - нейронные сети, глубокое обучение, - которые обрабатывают информацию так, что это совсем не похоже на человеческий интеллект. Их способность рассказывать шутки или иронично отвечать на наши вопросы - не свидетельство самосознания, а скорее результат умного программирования. Дэниел Деннетт отметил, что в последнее десятилетие вместо того, чтобы создавать действительно человекоподобных роботов, создатели ИИ оснащают свои машины "милыми гуманоидными штрихами, диснеевскими эффектами, которые очаровывают и обезоруживают непосвященных".