Бог-Император Дюны
Шрифт:
— Я тоже над этим глумился, — сказан Монео. — Я бросил ему в ответ его собственные слова, сохраненные в Устной Истории: «Возвеличь славу Божию!»
У Хви перехватило дыхание.
— Он рассмеялся надо мной, — сказан Монео. — Он рассмеялся и спросил, как я могу возвеличить то, что уже принадлежит Богу?
— Ты рассердился? — спросила Хви.
— О, да. Он увидел это и сказан, что наставит меня, как жертвовать Божьей славе. Он сказал: «Ты можешь заметить, что ты до последней крохи являешься таким же чудом, как
Монео отвернулся и посмотрел в левое окно.
— Боюсь, мой гнев сделал меня полностью глухим, и я был совершенно не подготовлен.
— О, он умен. — процедил Айдахо.
— Умен? — Монео поглядел на нею. — Я так не думаю, даже в том смысле, который подразумеваешь ты. В этом смысле, по-моему, Владыка Лито, возможно, не умнее меня.
— К чему ты не был подготовлен? — спросила Хви.
— К риску, — ответил Монео.
— Но ты многим рисковал в своем гневе, — сказала она.
— Не так много, как он. Я вижу по глазам, Хви, что ты это понимаешь. Отталкивает ли тебя его тело?
— Больше нет, — сказала она.
Айдахо расстроенно заскрипел зубами.
— Он вызывает у меня отвращение!
— Любимый, ты не должен так говорить, — сказала Хви.
— Ты не должна называть его любимым, — высказался Монео.
— Ты бы, конечно, предпочел, если бы она научилась любить более объемистого и злобного, чем грезилось когда-либо любому из Харконненов, — сказал Айдахо.
Монео пожевал губами, затем сказал:
— Владыка Лито рассказывал мне об этом злодейском старике твоих времен, Данкан. По-моему, ты не понял своего врага.
— Он был толст, чудовищен…
— Он был искателем ощущений, — сказал Монео. — Толщина оказалась побочным эффектом, — а затем, может быть, стала очень его устраивать, своим безобразием оскорбляя людей, — а он ведь находил радость в нанесении оскорблений.
— Барон заглотил всего лишь несколько планет, — сказал Айдахо. — Лито заглатывает все мироздание.
— Любимый, пожалуйста, — запротестовала Хви.
— Пусть его разглагольствует, — сказал Монео. — Когда я был молод и невежествен, совсем как моя Сиона и этот бедный дурачок, я говорил схожие вещи.
— Вот почему ты позволил своей дочери пойти на смерть? — осведомился Айдахо.
— Любимый, это жестоко, — сказала Хви.
— Данкан, склонность к истерии всегда была одним из твоих изъянов, — сказал Монео. — Я предостерегаю тебя — невежество жаждет истерии. Твои гены поставляют жизненную силу, и ты можешь вдохновить некоторых Рыбословш, но ты — плохой вождь.
— Не старайся рассердить меня, — сказал Айдахо. — Я понимаю, что мне не стоит на тебя нападать, но не заходи слишком далеко.
Хви попыталась взять Айдахо за руку, но он руку убрал.
— Я знаю свое место, — сказал Айдахо. — Я — полезный исполнитель. Я могу нести знамя Атридесов. Зеленое с черным на моей спине!
— Недостойный черпает
Айдахо откинулся назад и встал на ноги.
— Когда твой чертов Бог-Император за что-нибудь отвечал?
Монео уставился на захламленный стол и заговорил, не подымая глаз.
— Он отвечает за то, что сделал с самим собой, — тут Монео поглядел вверх, глаза его были ледяными. — У тебя, Данкан, нет мужества взглянуть правде в глаза, выясняя, почему он так поступил с собой!
— А у тебя такое мужество есть? — спросил Айдахо.
— Когда я был разгневан больше всего, — проговорил Монео, — и он увидел себя моими глазами, то спросил: «Как смеешь ты чувствовать себя оскорбленным мной?» И тогда… — у Монео дернулось горло. — И это заставило меня в ужасе заглянуть в себя… Увидеть то, что он увидел, — слезы заструились из глаз Монео и потекли по щекам. — Во мне осталась лишь радость, что мне не предстоит такой выбор… что мне можно ограничиться тем, чтобы быть его последователем.
— Я прикасалась к нему, — прошептала Хви.
— Значит, ты знаешь? — спросил ее Монео.
— Знаю, не видя этого, — сказала она.
Монео проговорил тихим голосом:
— Я чуть не умер от этого. Я… — он содрогнулся, затем поглядел на Айдахо. — Ты не должен…
— К черту вас всех! — рассвирепел Айдахо. Он повернулся и кинулся вон из комнаты.
Хви проводила его взглядом, на лице ее было глубокое страдание.
— О, Данкан, — прошептала она.
— Видишь? — спросил Монео. — Ты была не права — не ты, ни Рыбословши не приручили его. Но ты, Хви, ты способствуешь его уничтожению.
Хви обратила к Монео свое страдальческое лицо.
— Я больше его не увижу, — сказал она.
Для Айдахо путь до его покоев был одним из самых тяжелых мгновений на его памяти. Он старался вообразить, что его лицо пластальная маска, полностью неподвижная и скрывающая все его внутреннее смятение. Никому из стражниц, мимо которых он проходит, нельзя разглядеть его боль. Он и не знал, что большинство из них правильно догадались об его переживаниях и испытывали к нему сострадание.
Повидав немало с Данканами, все они научились хорошо их понимать.
В коридоре возле своих апартаментов Айдахо наткнулся на Найлу, медленно шедшую в его сторону. Что-то вес лице, неуверенный и потерянный вид, резко его остановило и почти вывело из внутренней сосредоточенности.
— Друг, — спросил он, когда она оказалась лишь в нескольких шагах от него.
Она поглядела на него, на ее квадратном лице легко было прочесть, что она явно его узнала.
«До чего ж у нее странная внешность», — подумал он.
— Я больше не Друг, — сказала она и прошла мимо него по коридору.