Бог-Император Дюны
Шрифт:
— Да, Владыка, — Монео держался как раз на предписанном расстоянии от тележки Лито. Червь сегодня утром был очень заметен — телесные признаки, явственно различимые для глаз Монео. Нет сомнения, из-за влажности воздуха. Влажность, похоже, всегда вызывала Червя.
— Религия всегда ведет к риторическому деспотизму, — сказал Лито. — До Бене Джессерит лучшими в этом были иезуиты.
— Иезуиты, Владыка?
— Ты, наверняка, читал о них в исторических книгах?
— Не уверен, Владыка. Когда они жили?
— Неважно.
«Преподобных Матерей ждет тяжелое время, — сказал сам себе Монео. — Он собирается наставлять их на путь истинный. А у них от этого с души воротит. Это могло бы вызвать серьезные неприятности».
— Какова была их реакция? — спросил Лито.
— Как мне сообщили, они были разочарованы, но не настаивали на своем.
И Монео подумал: «Мне лучше приготовить их к большему разочарованию. Их следует держать подальше от делегаций Икса и Тлейлакса».
Монео покачал головой. Все это способно вылиться в какой-нибудь очень неприятный заговор. Лучше предостеречь Данкана.
— Это ведет к самодовольным пророчествам и оправданиям любых видов непотребства, — сказал Лито.
— Этот… риторический деспотизм?
— Да! Он огораживает зло стенами уверенности в своей правоте, непрошибаемыми для всех доводов против зла.
Монео настороженно следил за телом Лито, замечая, как почти беспорядочно подергиваются руки и содрогаются огромные рубчатые сегменты.
«Что мне делать, если Червь выйдет из него здесь?» — на лбу у Монео выступил пот.
— Он активно идет на умышленное искажение значений ради дискредитации оппозиции, — сказал Лито.
— Всякий риторический деспотизм, Владыка?
— Иезуиты называли это «заботой о сохранении основы своей власти». Он напрямую ведет к лицемерию, всегда разоблачаемому пропастью между действиями и их толкованиями. Действие и истолкование никогда не согласуются.
— Я должен более тщательно это изучить, Владыка.
— В конечном итоге основой его правления становится общая вина, потому что лицемерие ведет к охоте на ведьм и к требованию козлов отпущения.
— Возмутительно, Владыка.
Кортеж миновал поворот, с кручи на секунду открылся вид на отдаленный мост.
— Монео, ты внимательно следишь за мной?
— Да, Владыка. Разумеется.
— Я описываю тебе инструментарий религиозной власти.
— Я понимаю это, Владыка.
— Тогда почему же ты так напуган?
— Разговоры о религиозной власти всегда вызывают у меня беспокойство, Владыка.
— Потому что ты и Рыбословши завладели ею во имя мое?
— Да, конечно, Владыка.
— Основы власти являются очень опасными, потому что они привлекают людей, которые и вправду ненормальные, людей, которые ищут власти только лишь ради самой власти. Ты понимаешь?
— Да,
— Великолепно, Монео!
— Спасибо, Владыка.
— В тени каждой религии таится Торквемада, — сказал Лито. — Ты никогда не встречал этого имени. Я знаю, потому что именно я велел вычеркнуть все упоминания о нем.
— Почему так, Владыка?
— Он был непотребством. Он творил живые факелы из людей, которые расходились с ним во мнениях.
Монео понизил голос.
— Как те историки, которые Тебя прогневали, Владыка?
— Ты сомневаешься в моих действиях, Монео?
— Нет, Владыка!
— Вот и хорошо. Историки умерли мирно. Ни один из них не почувствовал пламени. Торквемада, однако, наслаждался тем, чтобы посвящать своему богу агонизирующие крики своих пылающих жертв.
— Как ужасно и отвратительно, Владыка.
Кортеж сделал еще один поворот, опять открылся вид на мост. Но расстояние до моста как будто не сокращалось.
Монео опять пристально вгляделся в Бога-Императора. Червь, вроде бы, немного притих. И все равно, слишком уж близок сегодня Червь. Монео ощутил угрозу этого непредсказуемого появления Святого Присутствия, способного убивать без предупреждения.
Монео содрогнулся.
Каков же смысл этой странной… проповеди? Монео знал, что услышать подобное от Бога-Императора было и привилегией, и тяжелой ношей. Это было частью платы, которую надо было платить за Мир Лито. Поколение за поколением двигались по приказанному им пути, по требованиям этого мира. Только круг приближенных к Твердыне знал о частых нарушениях этого мира — инцидентах, когда предвидя насилие, на место будущих событий отсылались Рыбословши.
Предвидение!
Монео поглядел на притихшего теперь Лито. Глаза Бога-Императора были закрыты, на лице еще один плохой признак близости Червя — выражение меланхолической задумчивости… Монео затрепетал.
Предвидит ли Лито даже эти свои моменты взрыва безудержной и дикой силы? Как раз предвидение насилия и жестокости заставляло трепетать Империю от благоговения и страха. Лито знал, куда надо направить гвардию, чтобы подавить временное возмущение. Он знал все до того, как это происходило в действительности.
При одной мысли о подобных делах у Монео пересохло во рту. Монео верил, что временами Император может читать в любом уме.
О, да, Лито использовал шпионов. Порой наглухо закутанная фигура проходила мимо Рыбословш, чтобы подняться на верхушку башни Лито или спуститься в подземелье. Шпионы, никаких сомнений, но Монео подозревал, что Лито их использует лишь для подтверждения и так ему известного. Словно специально подогревая страхи Монео, Лито сказал:
— Не старайся заставить себя понять мои пути, Монео. Пусть понимание придет само собой.