Бог из глины
Шрифт:
Так, еще одна ступенька и…
Рука соскочила, и Сергей перекатился через ступеньки, пронесся над ними, словно метеор и грохнулся вниз, приложившись головой о прохладный, липкий от крови, пол.
В голове что-то вспыхнуло, как будто сгорела пригоршня пороха, опалив нервы. Мир стал невесомым, и начал распадаться на части. Его кусочки отрывались друг от друга, чтобы разлететься в стороны маленькими кометами. Сергей как мог, сдерживал их, но мир не сдавался — он, словно задался целью самоуничтожиться, чтобы только избежать сомнительной компании окровавленного безумца.
Потом
Сергей чувствовал — он стоит у самого порога, за которым страх и неизвестность. Он перешагнет его, но только не сейчас, кода до цели остались считанные метры.
Осторожно, стараясь не влезть руками, он прополз по лестничной площадке, касаясь головой развешенной на вешалке одежды. Развернулся, пытаясь сообразить, как преодолеть лестницу, ведущую на кухню.
Половину пути он прополз находясь почти без сознания. Просто в один момент осознал себя скрутившимся в тугой комок боли, тупо созерцающим единственным видящим глазом мельчайшие трещинки перил. Поймав себя за этим занятием, он дернулся было вниз, но потом опомнился, и осторожно продолжил спуск. Каждая ступенька (на этой лестнице они были значительно меньше, но зато величина ступенек компенсировалась их общим числом) отзывалась вспышками тревожной боли.
Еще одна, еще и еще — им казалось, не было конца. Словно чья-то злая воля удлинила лестницу, добавив ступеней, чтобы путь казался интереснее. Чуть позже, Сергей растянулся в проходе, не веря своему счастью — он сумел!
Заполз в кухню, и застыл очарованный — существа в толще стен запели с новой силой — их голоса стали чище и тоньше. Они пели о том, как печально и одиноко, как сердце сжимается от неразделенной тоски, и некому развеять ее…
Потом существа умолкли, и наступила тишина. Сергей двинулся вперед.
Что-то треснуло, и он скорее почувствовал, чем услышал, как дернувшись заработал холодильник. Его тарахтение заполнило кухню, изгнав голоса, и Сергей с тоской понял, что это мистическое очарование ночи уступает обыденности утра.
Нужно было спешить.
Сергей оттолкнулся от пола, пытаясь взобраться в тамбур. Шторы пахли пылью — Сергей нетерпеливо отодвинул ткань, что так и норовила помешать, и уперся локтями в холодный цементный пол. Кряхтя, как старый дед (а впрочем, он чувствовал себя лет на триста, не меньше), Сергей преодолел темное пространство, остановился, пытаясь открыть дверь погреба.
(Только не это!)
Дверь не открывалась, она оставалась равнодушной к попыткам открыть ее. Несмотря на почтенный возраст, она исправно несла службу. Сергей пытался поддеть пальцами непослушный кусок дерева, но с таким же успехом можно было бы царапать стену.
Сергей уперся плечом, чувствуя, как по щеке скатилась первая слеза. Иногда случаются неприятные вещи — ты двигаешься навстречу цели, и в один прекрасный момент, какая-нибудь чепуха испортит все.
Он заплакал, не в силах превозмочь боль и отчаяние.
— Дружок, тебе придется встать на ножки — с притворным сожалением вздохнуло божество.
(О нет, только не сейчас. Ему худо и без этих гребаных подвигов, которыми так была полна эта чудная ночь!)
— Ну-ка вытри слезы, сопляк! — отец подошел неслышно. Он схватил Сергея за руку, и тот взвыл, ощутив прикосновения (когтей!) сильных пальцев. Хватка у папаши была что надо! Отец потянул его вверх, и Сергей, подвывая от боли, послушно встал на ноги.
Тихий хруст, приглушенный стон и очертания двери, смазанные небрежным движением художника, рисующего этот нечеткий мир. Сергей с трудом нащупал ручку и с силой надвил — что-то щелкнуло там, внутри старого замка и дверь распахнулась. Сергей ввалился в погреб, и не удержавшись снова грохнулся на пол. Сил кричать не было, только из горла вырвался наполовину стон — наполовину свист. А еще он забыл включить свет, отчего в погребе было темно, хоть глаз выколи — Сергей натыкался руками на банки, щепки и прочий мусор, что оказался в изобилии рассыпан на полу погреба. Сергей пополз туда, где тьма была наиболее осязаема — она клубилась черными тучами и лишь серебряный отсвет из окошка вверху, проходя сквозь толстый слой паутины и пыли, хоть немного разбавлял ее.
Потом он начал терять жизнь — она буквально выходила из него, просачиваясь сквозь многочисленные порезы и раны, вытекала кровью и гноем, свистящим дыханием, — белые горошины знали свое дело. Сергей почувствовал как грудь начала судорожно подергиваться, словно решила выдавить из себя немного веселья. Цель все больше отдалялась от него — та заветная, дальняя стена погреба откатывалась, оставляя борозды в земляном полу, отплевываясь щепками и ржавыми жестянками, огрызаясь осколками банок — Сергей поранил несколько пальцев, пытаясь подтянуть ставшее грузным тело, чтобы хоть чуть-чуть приблизиться к заветным дверкам.
Почуяв неладное, он попытался позвать божество, но вместо голоса из горла выходило нераздельное бормотание, бульканье — мир продолжил выдавливать его из себя.
Цель была близка. Он с грохотом взобрался на фанерный щит (последний свалился оземь в тот самый миг, когда Сергей ворвался в погреб — наверняка божество решило немного подыграть ему, вмешавшись в естественный ход событий, а может быть всему виной был обычный сквозняк, кто знает…), пополз по нему, чувствуя как каждое движение отдается потрескиванием пересохшей древесины.
Несколько последующих мгновений показались вечностью — он оставался на месте, скользя, рыча от нетерпения. Больше всего на свете он боялся, что из всей этой затеи ничего не получится. Там, за железными дверками — просто все та же темнота и сырость, и все что он найдет там — следы своего пребывания, когда он ворочался в глиняном чреве погреба, приняв за действительность голоса, звучащие в голове.
А потом он дотронулся до дверцы, и взамен нечто легонько коснулось разума, что-то выискивая там, перебирая мысли и воспоминания…