Бог из глины

Соколов Иннокентий Дмитриевич

— Любуешься? — рука мужа легла на ее плечо.

Надежда испуганно вздрогнула:

— Что? — Похоже, она смотрела в зеркало и о чем-то сильно задумалась.

— Идем, я покажу тебе нашу спальню.

Сергей взял жену за руку и повел по коридору, показывая комнаты

— Это вот веранда, раньше тут стояли бабушкины цветы.

Надежда равнодушно заглянула в комнату — застекленная веранда, в которой на подоконниках стояли горшки с засохшими стеблями. Сергей нетерпеливо потащил ее дальше.

— Это детская.

Сергей поджал губы, невзначай коснувшись запретной темы.

— Напротив библиотека. — Сергей раздвинул цветные, некогда бархатные, шторы. — Вообще-то здесь раньше был

кабинет. Мы наверно эти шторы уберем, сделаем стену с нормальной дверью.

В библиотеке было жарко. С двух сторон стояли высокие книжные шкафы, рядом с одним из них примостилась старая пружинная кровать, застеленная изъеденным молью покрывалом. У окна стоял тяжеленный стол, из настоящего дуба. Внимание Нади, привлек непонятный шум.

Что-то тихонько гудело, как отопительный котел в их старом доме.

— А это что? — Она удивленно показала пальцем на странное приспособление, расположенное, почти в центре стены, рядом с книжным шкафом.

— Это — газовый обогреватель. По всему дому идет дымоход. Немного нерационально. Дед собирался поставить нормальное водяное отопление, но так и не успел. Внизу, на кухне, стоит печь — в ней еще один обогреватель. От печи дымоход идет на второй этаж, где горячий воздух подогревается дополнительно. Идиотизм, правда?

— Правда. — Возразить было нечего.

Надежда с опаской покосилась на латунные форсунки обогревателя.

— А он не…

— Да не бойся. — Сергей беспечно махнул рукой. — Даже если огонь потухнет, газ будет вытягиваться в дымоход. Единственно, что плохо — идем, покажу.

Сергей повел жену в залу.

— Смотри

Общая с библиотекой стена, имела жалкий вид — обои на ней пожелтели, потрескались, и местами слезли, обнажив посеревшую от температуры штукатурку.

— Когда включаешь на всю катушку, стена перегревается, и обои отстают. Бабушка сколько не клеила — все бесполезно. Я ж говорю — весной, как потеплеет, придется отопление переделывать.

Надежда посмотрела вокруг: добрая старая мебель (натуральное дерево), старинное немецкое пианино, допотопный черно-белый телик (они с Костей уже два месяца копили деньги, но мечты купить новый, цветной телевизор, пока, что оставались мечтами), круглый стол, стоящий посредине комнаты. На стене, как раз над проявившимся пятном, висела огромная картина, писанная маслом. "Корабельная роща" — нужно будет перевесить ее повыше, чтобы перепады температуры не портили старые краски — решила Надя.

— А ты знаешь, мне нравится. Только тут много пыли, придется поработать веником и тряпкой.

— Мадам! — Галантно произнес Сергей. — У вас будет много времени, очень много.

Сергей нетерпеливо потянул жену за руку.

— А вот и самое главное — спальня! — Торжественно произнес он…

— Погоди… — В голосе жены Сергей услышал интерес.

— Оно настоящее?

Надежда провела пальцем по черному лаку пианино. Бронзовая готика вензелей потускнела, отливала стариной.

— Угу.

Надежда прошла по зале, трогая стены, придирчиво ощупывая дубовую мебель — огромный тяжелый буфет, круглый стол, с раздвижной столешницей, горка со стеклянными дверцами, и стеклянными же полками и тяжелым, под стать буфету, деревянным основанием.

— Ладно, показывай спальню…

Уже поздно вечером, засыпая, Сергей вспомнил про незадачливого водителя иномарки, благодаря которому, они однажды чуть не отправились на тот свет.

(Подохнешь…)

Сергей вздрогнул. Ему показалось, или на самом деле, чей-то голос, тихо прошептал заветные слова.

— Глупости… — Подумал Сергей, закрывая глаза…

Сон пришел, накрыл зыбкой мутью, разбавил сознание темной жижей прожитых мгновений…

Черные крылья, хлопающие в разбитом пространстве сна,

над осколками старых воспоминаний. Вороны, уносящие вдаль все мечты и надежды прошедшего дня. Пустая, пыльная комната без окон. Тусклый свет лампочки, одиноко болтающейся где-то высоко под потолком. Треснувшая дубовая дверь с медной ручкой. Чьи-то руки тянутся узловатыми пальцами, в напрасной попытке открыть, вырваться на свободу. Прочь из этого замкнутого одиночества. Тьма коридора, еле освещенная неровным, колеблющимся светом допотопной керосиновой лампы. Еще одна дверь далеко впереди — светлый прямоугольник. Толкаешь ее, выходишь наружу. Ночь, — лунный серп оскалился серебряной усмешкой. Позади остались темные коридоры и ступеньки, ведущие вниз — в подземное царство глиняного бога. А где-то далеко, летит, кувыркаясь, по выбоинам и ямам черная иномарка, высекая искры из равнодушного асфальта дороги, готового принять и поглотить истерзанную аварией плоть…

2. Зеркало

Она проснулась чуть свет, и некоторое время лежала в кровати, слушая сопение уткнувшегося в подушку мужа.

Всю ночь снилась разная дрянь — какие-то бессмысленные обрывки, наполненные тревожным ожиданием грядущей беды. Очевидно, возбужденное переездом сознание свалило в кучу множество образов, чтобы потом ковыряться в ней по ночам, выбирая наиболее яркие, мешая их в кучу с другими, не менее странными, затейливыми.

Тусклый свет пробивался сквозь крашеные белой краской ставни, — их можно было сложить гармошкой, впуская воскресное утро в полутемную комнату, пустоту которой разбавлял огромный шкаф, со стоящими на нем часами. Похожие часы, только гораздо больше, стояли на горке в зале. Надежда обратила внимание на них еще вчера, когда Сергей показывал дом.

Кроме шкафа в спальне стояло трюмо, уставленное множеством диковинных флаконов — "Красная Москва", "Фиалка" и прочие ароматы давно ушедшей юности прошлой хозяйки дома.

Надя заворочалась под тяжелым пуховым одеялом. Вылезать не хотелось совершенно. Еще до ее приезда Сергей включил обогреватели в библиотеке и на кухне, но, несмотря на это, осенняя сырость насквозь пропитала остывший дом.

Ступив босыми ногами на холодный пол, Надежда осторожно на цыпочках, чтобы не разбудить супруга, прокралась по длинному коридору вдоль библиотеки и детской, прошла мимо зеркала, которое послушно отразило ее полную, некрасивую фигуру, в старой, но такой любимой ночной пижаме. Осторожно спустилась по ступенькам, на мгновение, задержавшись вдоль двери, ведущей в прихожую, и пошла вниз. Ступеньки, ведущие на кухню, были меньше, и Надежда ступала на них с осторожностью, стараясь не свалиться, и не скатиться вниз с шумом, словно мешок костей, пугая мышей, наверняка затаившихся где-то внизу, в темноте под лестницей.

Пройдя на кухню, Надя некоторое время стояла, рассматривая пыльные шторы, за которыми, по словам мужа, царили пыль, грязь и разный хлам. Старенький "ЗИЛ" тарахтел, наполняя комнату неожиданным уютом, словно пытаясь возвратить то прекрасное время, когда вся страна жила одним дыханием, пытаясь построить что-то величественно-недостижимое.

Мочевой пузырь заныл, напоминая о своем существовании. Надя мышкой юркнула в ванну, и облегченно уселась на старый унитаз, с пожелтевшим сиденьем. Плитка в ванной покрылась странным узором из мелких трещин и паутины. Напротив, на стене сиротливо притаилась простая деревянная полочка, сделанная, по крайней мере, четыре десятка лет назад. Надежда прищурилась — треугольная пластмассовая коробочка глауберовой соли, старый, засохший кусок хозяйственного мыла, окаменевшая мочалка, которой не пользовались, бог знает сколько — остатки прошлого, умирающие, в ожидании своей участи быть выброшенными на помойку.