Бог из машины
Шрифт:
Наушники слетают в грязь и больше нет музыки, одни крики. И я кричу в ответ.
Оборотень прыгает прямо на меня, пытаясь вцепиться в горло. Выставляю вперед руку, все же отгрызенная рука не так фатально. Не везет мне на оборотней.
Я смотрю в почти человеческие глаза на лице твари. На что-то надеяться — смешно. Что до того, что это когда-то было одного вида со мной, если оно жаждет крови и мяса? Кого-то когда-то останавливало от убийства такая эфемерная вещь, как то, что
У твари человеческие глаза и совсем не волчьи лапы — скорее, обезьяньи. Тварь вцепляется мне в руку, чудом не отрывая ее от предплечья, и можно унюхать запах гниющего мяса из ее пасти, которая уже совсем близко.
Автоматная очередь прошивает тело твари насквозь, и мне остается возблагодарить кого-то за то, что серебряные пули их, в самом деле, убивают. Я смотрю в серое стальное небо, с которого мелко и неуверенно падают капли дождя. Как будто кто-то там, наверху, плачет. Небесная панихида, что б ее.
Тело оборотня прямо на мне, и сдвинуть его, чтобы вылезти из-под мертвой туши не получается. Слишком уж тяжелая эта тварь.
Я вся в крови, куртка промокла насквозь, на моем лице кровавые разводы и капли слюны, стекающие из пасти агонизирующего оборотня. В человека он, увы, не превращается. А жаль, так у меня был бы шанс столкнуть с себя эту тушу.
Рука словно отнимается, немеет. Наверное, ее придется отрезать.
Немного обидно — в первый раз на охоте, и так получилось.
Как меня зовут?
Меня как-то зовут?
Кто-то зовет?
Мне кажется, я растворяюсь в темноте.
Человечьи крики и матерная ругань смешиваются с жутким, пробирающем до глубины воем. Мы, те, кто остались и те, кто были людьми продолжаем умирать в этой черной грязи.
— Вот идиотка малолетняя, — доносится до меня, и это самое цензурное из того, что я слышу.
Меня буквально выдергивают из-под мертвой туши, и ставят на ноги. Спасибо тебе, добрый человек с автоматом.
— Беги в ту сторону, к пятиэтажке, — бросают мне, — там наши собрались.
Да вижу уже, то место прикрывают. Там вроде все раненые и проф с его мертвечиной.
На кой я, дура, вообще сюда влезла? Что мне на базе спокойно не сиделось?
Конечно, я бегу, спотыкаясь, оббегая трупы, своих и чужих.
Как сейчас вообще различить, кто свой, а кто чужой?
У мертвецов знакомые лица и нет имен. Зачем вообще имена, не понимаю?
Я вся в крови, и по руке стекает кровь. Рукав порван. Внутри белеет кость. Нервный Макс опять интеллигентно блюет в сторонке.
Проф смотрит на меня осуждающе недовольно, морщит длинный нос, оглядывая мою висящую плетью руку.
— Мира, девочка моя, надо бы быть аккуратнее, — шипит
Наши уже почти оттеснили оборотней, серебряные пули — это вещь.
Макса почти отпускает.
— Слав, ты к-как? — голос приятеля дрожит.
— Я норм, — почему-то рука совсем не болит. Шок?
Там, за стеной дождя опять кого-то загрызли и пристрелили.
Пусть нам повезет.
Из моего кармана на землю падает монетка. Медленно и беззвучно падает в грязь. Реверс — аверс. Удача-неудача.
Я так хочу, чтобы нам повезло.
Нам, конечно, не везет. Кровавая сцена пополняется еще действующими лицами. Уже другие зубастые тени падают сверху. Н-да, трудно было ожидать, что враг будет прыгать на вас с крыш пяти- и девятиэтажек. Трудно, но можно.
И какой… нехороший человек… сказал, что вампиры и оборотни враждуют?
Где-то среди танцующих со смертью фигур я вижу знакомую курку. Привет тебе, дорогая подруга.
Перевес, кажется, уже не на нашей стороне. Профессорские гули, конечно, сила, но их мало. Бойцов капитана также становится все меньше, и мы медленно отступаем.
— Твою ж…, - злится капитан. — какого черта вообще происходит?!
Я забыла, как зовут нашего командира. У него есть имя?
Нас становится все меньше и, видимо, уйти не получится, потому что твари загнали нас в тупик. Капитан пытается вызвать подмогу, но рация закономерно не работает.
Не повезло.
И, видимо, не только нам одним.
Раньше твари не работали в команде. По крайней мере, твари разных видов. Что будет с нами, если они, эти порождения чьего-то несомненно злого разума, объединятся?
— Кажется, у нас скоро будет переворот, — в школе нам в очередной раз соврали. На этот раз про то, что человек, типа, Царь природы. А может, наше царство заканчивается… Революция, чтоб ее.
Или Эволюция.
— И что это значит? — неприязненно косится капитан.
— Это же элементарно, Ватсон, — истерично смеюсь, не в силах прекратить, — они договорились.
— Что?! — загиб, который выдает капитан, восхитил бы любого самого продвинутого боцмана. Да даже я часть слов и не слышала — в капитане до этого часа был зарыт явный филологический талант.
— Мира права, — кивает проф, сурово поправляя пенсне, — если они разумны и договорятся, то нам осталось недолго.
Проблема только в одном. Кто такие они? Ведь они — это бывшие мы.
Я смотрю в стальное, равнодушное небо. Кажется, я вспомнила.
Меня зовут…