Шрифт:
Глава 1, в которой главная героиня попадает в фильм ужасов и встречает любовь всей своей жизни
Последние уроки в школе — самые мучительные. Даже интересные предметы воспринимаются как препятствие к долгожданной свободе, ты начинаешь отвлекаться, краешком глаза заглядывать в экран сотового — ну, сколько осталось? — смотришь в окно.
Именно поэтому я традиционно прогуливаю пятый-шестой урок. Нет, учиться — интересно, но лучше самостоятельно. Чужая речь — слишком медленная, словно муха в янтаре: наверное, насекомому чудится, что оно летит,
Под ногами скрипит утрамбованный пешеходами снег, тропинки протоптали до меня, хотя еще утром приходилось утопать в сугробах. Снег падает и сверху, видимо, решив, что на земле его недостаточно. Ничего не имею против снега, просто — холодно. Нос уже замерз, а домой — нельзя.
Если прийти раньше, то мама обязательно заинтересуется, почему ее чадо явилось преждевременно. А уроки, к моему прискорбию, каждый раз отменять не будут. Можно наплевать на все, навешать на уши лапши о плохом самочувствии и зависнуть в Сети, но мама расстроится. Кричать тоже будет, но ругань — второстепенно, от нее совесть не мучает.
Пожалуй, стоит в таком случае зайти к профессору, он всегда рад гостям и горячего чая ему не жалко. Еще лучше то, что дома его застать — не проблема.
Профессор — это наш сосед, весьма благообразный старичок в старомодном пенсне. На самом деле его зовут Апполион Владимирович, но я — просто профессор. Он ничего не имеет против, будучи весьма равнодушен ко всему, что не касается любимого предмета.
Когда-то он развлекался преподаванием в ВУЗе, до сих пор не мог отвыкнуть от чтения лекций и за неимением подневольных студентов отрывался на мне. Придерживаясь мнения, что за все надо платить, за гостеприимство и печеньки я платила вежливым вниманием. Справедливости ради, стоит заметить, рассказывал профессор потрясающе, и не любить его историю — невозможно.
Я — любила. Почти также как симфонический рок и фильмы ужасов.
Наша пятиэтажка стара и обшарпанна, в ней никогда не заведется приведение с чувством собственного достоинства, не схоронится вампир и не поселится черный маг. Из чего следует, пятиэтажка, ко всему прочему, удручающе обычна. Обхожу ее с другой стороны, так, чтобы из окон нашей квартиры нельзя было засечь мой ярко-красный рюкзак, и захожу в подъезд.
За время моего отсутствия в нем прибавилось новых надписей, начиная от эпичного «Путин — вон!» заканчивая корявым «эмо» на двери одинокой пенсионерки. Проф живет на третьем этаже, мы — на четвертом. Удачно получилось, ведь если бы не сломанная стиральная машинка, подтопившая соседа, мы бы никогда не познакомились. В современном мире даже соседи по лестничной площадке с трудом узнают друг друга в лицо.
— У меня получилось, — с порога радостно выпаливает профессор, потерявший в ажиотаже второй тапок. Седые волосы всклочены, на морщинистой щеке следы чернил, и только совсем молодые ярко-зеленые глаза смеются под старомодным пенсне.
Какой бы опыт профессор не проводил, поглядеть было бы любопытственно, как говорила незабвенная Алиса. Тем более, профессор не только обладает буйной фантазией, но
Профессор все-таки немного сумасшедший: он верит в магию, причем на полном серьезе. Со стороны и не скажешь, что этот человек — доктор наук, автор монографий и учебников.
Бросив зимние кроссовки с курткой у порога, захожу в тесный зал. Двухкомнатная хрущевка старика завалена разнообразными трофеями: африканскими масками, изображениями этрусских демонов, книжными полками, занимающими целую стену и заставленными, помимо книг, вырезанными из дерева нэцкэ.
Сквозь стекло виднеется стальное небо, высокая сосна и качели. Под порывами ветра единственное развлечение дворовой ребятни качается само собой.
Достав из рюкзака дочитанного Жака ле Гоффа, ставлю талмуд на место. Профессор, что для него не свойственно, о впечатлениях насчет прочитанного не спрашивает. Заметно, что нервничает, настолько ему не терпится что-то показать. Оборачиваюсь.
На дубовом антикварном столе торжественно стоит клетка. Черно-белая крыса, купленная совсем недавно (мной, между прочим), что-то активно жует. Приглядевшись, в корме зверка опознаю сырое мясо. И все бы ничего, потому что о правильности питания грызунов я бы поспорить не решилась, если бы зверюшка не оказалась выпотрошенной.
Надеюсь, крыса грызет не собственные внутренности…
Профессор, некромант фигов, чуть ли не раздувается от гордости. Меня немного подташнивает, чего не случалось с попытки сварить одно мерзкое зелье по очень старинному и странному рецепту.
— Я нашел аутентичный ритуал вуду, — гордо сообщает этот коллега Франкенштейна.
— Твою ж мать, — с чувством сказала я.
Крыса начинала пованивать.
— Надо было бальзамировать, — сокрушенно качает головой профессор, принюхавшись.
— Может, чаю попьем? — жалобно тяну. Вот только лекции по египтологии сейчас не хватало, я еще зомби-крысу пережить не могу.
Профессор пить чай не хотел, он жаждал восхищения и аплодисментов, но законы гостеприимства одержали вверх. Да и кухня, обошедшаяся без присутствия сверхъестественного, нравилась мне куда больше.
— Так как тебе «Цивилизация Средневекового Запада»? — спохватывается профессор, прихлебывая зеленый чай из кружки без ручки. Его тянет говорить о вуду, о паранормальном, но вежливость — прежде всего.
— Увлекательно, — мрачно объявляю, пытаясь раскрошить пряник. Какая уж тут история ментальностей, когда ты только что стала свидетелем результата некромантического эксперимента. Прошедшего удачно эксперимента.
В горло не лезет даже чай, а, вообще, отсюда следовало бы мчаться сломя голову. Пытаюсь есть пряники и не закатить истерику.
Проф ужасно одинок, хотя по нему и не скажешь, мне порой необходимо где-нибудь перекантоваться. Да и в глубине души, как истинная дочь Евы, хочу знать.