«Бог, король и дамы!»
Шрифт:
Огонь в камине начал затухать и Агнеса поежилась. Поискала глазами что-нибудь теплое, но вместо плаща обнаружила оставленные родственниками бумаги — письмо императора, брачный контракт и запись о венчании. Робко пододвинула к себе документы. Принялась читать. Через некоторое время принцесса поняла, что проявив снисходительность к ворам, совершила глупость, недостойную не только государыни, но даже и простой булочницы, и навязанный ей брак является справедливой карой за ошибку. Еще через четверть часа Агнеса убедилась, что не все потеряно, и она без труда докажет супругу, что у них общие интересы.
Наконец, покончив с чтением и раздумьями, новобрачная взялась за перо и принялась составлять новый брачный контракт. В эти мгновения, проведенные под замком в собственной спальне, Агнеса благословляла долгие и скучные послеобеденные
Принцесса чуть не обезумила от радости, готова была броситься телохранителю на шею, но Карл, странно потемнев лицом, молча отстранил госпожу, бесшумной поступью крадущегося зверя приблизился к распростертому на ложе Иоганну-Бурхарду, ухватив левой рукой за волосы, рывком поднял голову спящего и стремительным жестом полоснул его по горлу клинком.
Храп оборвался. На кровать хлынула кровь. Карл спокойно выпустил волосы мертвеца и тщательно вытер лезвие кинжала. Агнеса следила за телохранителем огромными от ужаса глазами.
— Ты… — наконец проговорила принцесса, — что ты наделал… — в голосе Агнесы послышались слезы. — Это же мой муж…
— Это мерзавец, а не муж, фройлен, — так же спокойно возразил Карл.
— Но меня схватят… казнят! — юная принцесса задыхалась от рыданий. — Они отвезут меня к Максимилиану, и он отправит меня на эшафот… Что ты натворил, Карл!.. Я погибла!..
Агнеса добавила еще несколько слов, знания которых трудно было ожидать от испанской инфанты и фламандской принцессы. Агнеса сама не знала, из каких глубин памяти всплыли ругательства — возможно, какой-нибудь конюх неосторожно выругался при маленькой госпоже, или матрос разговаривал с приятелем, не заметив, что его слушает вдовствующая инфанта. Как бы то ни было, ругательства помогли Агнесе и она стала реже всхлипывать.
— Сейчас мы поедем к его преосвященству Лодвейку, — медленно и внятно, словно разговаривал с маленькой девочкой, сообщил Карл.
— Но дверь заперта… — жалобно напомнила принцесса.
Карл пожал плечами, словно желал сказать, что для него подобное препятствие препятствием не кажется.
— Ворота — тоже чепуха, — успокоил он.
— Хорошо, мы поедем к дяде, — решилась Агнеса.
Ужасно в неполные шестнадцать лет затвориться в монастыре, но еще ужаснее умереть. В Испании Агнеса не раз видела, как это происходит, и от одной мысли, что ее саму ожидает грубая рубаха из мешковины, тяжелая черная свеча для публичного покаяния и стриженная наголо голова, принцессу начало трясти. Агнеса представила, как под взглядами тысяч и тысяч венских зевак поднимается на эшафот, преклоняет колени перед палачом и в ужасе закрыла лицо руками.
— Мы поедем к дяде Лодвейку, — лихорадочно шептала принцесса, — я приму постриг… принесу любые обеты… монастырь это убежище… дядя меня не выдаст…
Карл подошел к госпоже и легонько встряхнул. Дождался, пока взгляд принцессы стал осмысленным.
— Фройлен, — медленно произнес он, — ничего не было. Вам никто и ничем не сможет угрожать. А этот получил по заслугам.
И прежде чем Агнеса вновь начала плакать, телохранитель ухватил ее за руку, стащил с пальца обручальное кольцо, сгреб документы и швырнул в камин. Затухающее было пламя нехотя перебралось на бумагу, словно в раздумьи затрепетало на одном месте и вдруг разом охватило листы. Карл наблюдал, как корежится в пламени бумага, а потом проследил, чтобы документы рассыпались пеплом. Повернулся к госпоже.
— Все, фройлен, с этим покончено, — коротко сообщил он. — Теперь можно уходить.
Телохранитель надел на Агнесу свою куртку, тщательно укутал в плащ, спрятал светлые волосы под беретом, и принцесса вдруг поняла, что Карл вытащит ее из замка и города, и никогда, никогда не предаст.
Глава 16
Повествующая о том, как принцесса Релинген приобрела репутацию «чудовища»
Никогда прежде князь-архиепископ Меца не испытывал такой ярости. И никогда никого не ненавидел. Прежде ему вообще некого было ненавидеть. Жизнь молодого прелата протекала легко и приятно, без врагов и потрясений. Приняв в пятнадцать лет под свою руку Три Епископства, Лодвейк никогда не сталкивался с какими-либо мятежами
Рассказ племянницы о заговоре не оставил для Лодвейка каких-либо неясностей. Его подоплеку молодой прелат видел даже лучше Агнесы. Метлахи, Лосхаймы, Фёльклингены, Зарлуи никогда не были в чести у князей Релинген, но всегда навязчиво лезли на глаза, всегда чего-то хотели, чего-то клянчили. Покойный брат умел указать родичам их место и держать в отдалении от двора, и вот — поди ж ты! — именно из-за этого паршивые овцы выжили, когда оспа враз скосила чуть ли не весь правящий княжеский дом. Выжили и даже попытались возвыситься. Лодвейк помнил, как кузина Зарлуи целых восемь лет блюла свое вдовство, не иначе, надеясь подцепить князя. Впрочем, покойный брат обращал на нее не больше внимания, чем на столбы с колесами, украшавшие въезды в любой город. Лодвейк также не принимал притязания дальней родственницы всерьез, но сейчас не сомневался, что именно Зарлуи задумала и осуществила заговор, и поклялся достойно покарать стерву. Пока же молодой прелат постарался успокоить племянницу и отпустить ей грехи, включая невольный грех мужеубийства.
Беседа с Карлом заняла у князя-архиепископа и вовсе немного времени. Когда провинившийся телохранитель пал на колени и сообщил прелату, что готов принять любую кару за свое легкомыслие, Лодвейк скрестил руки на груди и сообщил, что Карл будет наказан и наказан сурово, однако сейчас должен ответить, каким образом вернуть ее высочеству столицу, не прибегая к излишнему кровопролитию. Верный баварец размышлял недолго:
— Заговорщики привели в Релинген наемников, но вряд ли они рассказали им о своих планах, — предположил Карл. — Скорей всего они нанимали их именем ее высочества…
— И значит, наемники будут выполнять приказы принцессы Релинген, — закончил за телохранителя Лодвейк и довольно кивнул. В этом кивке таилась угроза, и если бы заговорщики могли видеть лицо и в особенности глаза родича, они непременно закрыли бы все ворота города и замка и приготовились к осаде или, скорее всего, бежали бы под защиту императора, ибо в их положении надежды на наемников были непроходимой глупостью.
К своему величайшему несчастью заговорщики не подозревали о нависшей над их головами угрозе и не слишком торопились навещать новобрачных. По мнению баронессы Зарлуи Иоганн-Бурхард должен был проснуться не ранее полудня, а потом показать жене, кто ее хозяин. Ее милость с таким удовольствием рассказывала сообщникам, каким образом будет учить жену графский сын, что даже Лосхайм не выдержал: «За что вы так ее ненавидите?!», — в изумлении воскликнул заговорщик. Баронесса поджала губы. Восемь долгих лет дама примеряла княжеский венец и потому пришла в неистовство, сообразив, что правитель Релингена о ней и не думает. Даже скоропалительное замужество баронессы и смерть принца не утолили ненависти отвергнутой женщины к кузену и его дочери. Баронесса готова была поссорить австрийских и испанских Габсбургов, католиков и протестантов, натравить на Релинген соседей, перевернуть всю Европу, лишь бы отомстить Агнесе за то, что она «украла» власть у ее сыновей, ибо в безумной материнской любви Зарлуи не сомневалась, что без труда убедила бы принца усыновить всех ее отпрысков от двух браков и завещать княжество самому любимому из них — барону Фёльклингену. Конечно, та же любовь к сыну подсказывала баронессе самый простой и надежный способ завоевания княжества — женитьбу сына на Агнесе, но тут планам родственницы воспротивились другие заговорщики. В конце концов каждый из них мог найти неженатого сына или племянника или внука, так что ради восстановления согласия сообщникам пришлось обратиться к императору Максимилиану и признать дарованного импринца, дабы не допустить излишнего возвышения кого-либо из них.