Бог не играет в кости

Черкашин Николай

Смоляков замялся:

– Товарищ командующий, не имею права послать вас к черту!

– Ну, тогда Галина Александровна пошлет. Женщине можно.

– Сейчас я не женщина. Я лейтенант. Если полковник не имеет права, что обо мне говорить?

– Ну, хорошо. Тогда я сам себя пошлю – к черту!

Но лучше бы он этого не говорил… В детстве, когда он нечаянно чертыхался, «поминал черта», бабушка шлепала его по губам.

* * *

В привычной текучке дел Голубцов то и дело – по поводу и без повода – вспоминал Черничкину: ее улыбку, ее манеру

поправлять волосы, ниспадавшие на самые плечи… Она старалась держаться так же, как и все остальные командиры, как будто она была такими же, как все они, как будто она не знала, сколь красивы ее глаза, и как высоко приподнимается на груди ее гимнастерка, как волнующе охватывает ее талию кожаный командирский ремень, как стройны ее ноги, нескрываемые казенной синей юбкой. С наивно-невинными глазами она вела служебные разговоры, делая вид, что не догадывается, какие взгляды бросает на нее генерал. Что же, она перехватывала их, не понимая глубинный смысл? Не читая скрытых желаний? Прекрасно понимала, но не позволяла себе ни одного лишнего слова, ни одного лишнего жеста, которые можно было бы истолковать в духе именно таких проникновенных взглядов. Конечно же, понимала и слегка манерничала… Но она из породы школьных отличниц, всегда правильных и благонамеренных. И при всем при том под гнутыми черными ресницами вспыхивают голубые ведьминские огоньки…

Впервые в жизни Голубцов вдруг ощутил свой возраст: как он немолод рядом с этой улыбчивой девчонкой. И, конечно же, кому-то иному принадлежит ее сердце, кому-то иному пишет она письма, и хранит чью-то фотографию… А может, и голубеграммы шлет…

* * *

Из поездки на голубиную фоторазведку полковник Смоляков и лейтенант Черничкина вернулись с кислыми лицами. Вместе отправились на доклад к командующему. Голубцов, глянув на заплаканные глаза Галины, сразу же понял, что дело не задалось. Смоляков докладывал обстоятельно…

…Пограничный наряд подвел их к самой границе и показал место в зарослях можжевельника, откуда можно было незаметно наблюдать за сопредельной стороной. Галина сняла рюкзак, извлекла из него ивовую клетку с голубем, надела на него манишку с крошечной фотокамерой, поцеловала птицу в головку и выпустила с руки, протянутой в сторону пограничного ручья. Голубь послушно ушел в нужную сторону. С замиранием сердца они следили за его полетом.

– Я наблюдал полет птицы в бинокль, – рассказывал Смоляков. – Все шло по плану. Голубь совершил облет по параболе. А потом раздался выстрел и птица камнем пошла вниз. Упала где-то в немецих кустах…

– То есть фотокамера попала в руки немцев? – мрачно уточнил Голубцов.

– Полагаю, что да.

– Хреново… На ней какие-нибудь клейма есть, что она советская?

– На камере ничего нет. Но вот на голубе…

– Что на голубе?!

– У него на лапке алюминиевая бирка с номером птицы и гербом СССР… – печально уточнила Черничкина.

– А это значит, – продолжил Голубцов оборванную фразу, – что завтра-послезавтра МИД Германии сделает ноту советскому послу по поводу открытого факта шпионажа агрессивного СССР против тихого и мирного Третьего рейха.

И мне прямо из Генштаба придет персональный втык вот по этому телефону…

– Виноват, товарищ командующий! – вскинулся полковник Смоляков.

– Виноват прежде всего я, за то, что поддался на подобную авантюру. Пошел, так сказать на поводу…

– А может быть, они не найдут камеру? – С надеждой предположила Галина. – Может, все обойдется?

– Может. Все может быть. Вы свободны.

Смоляков с Черничкиной удалились, а Голубцов схватился за виски: «Связался черт с младенцем! Мало проблем, так еще и эти голуби!»

Он пообещал себе, что отныне забудет о существовании начальника станции голубиной связи. «Все. Нет ее. Не числить!».

Долго не мог успокоиться. Не помогла даже «муха» из заветной бутылки «Ахтамара». «У них тут разведывательные самолеты чуть ли не каждый день летают. И мы молчим, и никаких протестов. А у нас и голубя нельзя запустить… Может, обойдется?»

Глава тринадцатая. «Острые проблемы Китайской Народной армии»

Был у него и еще один повод для серьезных огорчений. Ездил в одну из дивизий 1-го стрелкового корпуса в местечко Стависки. Вместе с генералом Рубцовым подняли дивизию по боевой тревоге и оба пришли в глубокое уныние.

Теперь Голубцов собственноручно писал «Акт по результатам проверки боевой готовности…». Писал, яростно шевеля губами, как пишут малограмотные. На самом деле он пробовал фразы для устного произношения. Время от времени он обращался к адъютанту, как к невольному слушателю, зачитывая отдельные положения. Гнев его был таков, что перо несколько раз прорвало бумагу:

«Проверка боевой готовности отдельных частей армии показала, что некоторые командиры до сего времени не уделяют должного внимания обеспечению боевой готовности и не умеют управлять своими подразделениями и частями».

Потом вписал большими буквами: «ПРЕСТУПНО МАЛО уделяют внимания».

Стальное перо заскользило по бумаге:

«Оповещение подразделений, особенно находящихся на учениях или работах, в стрелковой дивизии (командир Севрук) совершенно не отработано. Сбор по тревоге частей дивизии выполняется неправильно – выстраиваются целые полки на плацу и стоят на месте…»

Он хотел дописать, «как бараны», но не дописал, только тяжело вздохнул.

В кабинет осторожно заглянул адъютант капитан Горохов. Он принес поднос с горячим фарфоровым чайником, сахарницей и бонбоньеркой с любимыми конфетами «Ласточка». Но тут же понял, что шефу не до чая. Голубцов стал читать вслух, специально для него:

– «Сбор происходит медленно, неорганизованно и без управления. Со сборной площадки полки вытягиваются по одной узкой дороге. При движении создаются пробки. Готовность бойцов плохая – ранцы не укомплектованы, воды во флягах нет, снаряжение не подогнано».

– Придурки! – возмущенно воскликнул он, ловя испуганный взгляд адъютанта. – Уж воды бы могли залить!

– Да им, наверняка, времени не дали на заправку, – попытался защитить бойцов адъютант. – Как всегда, гнали в строй по тревоге.

Конец ознакомительного фрагмента.