Бог ненавидит нас всех

Муди Хэнк

— Леди сегодня должна быть в хорошем настроении, — задумчиво произносит она.

— Хорошо бы так, — отзываюсь я, обращаясь, скорее, к самому себе, и захожу в лифт.

Внизу, в холле, мне приходится ощутить на себе столь же понимающий, но при этом не сдобренный улыбкой взгляд консьержа. В колледже такие утренние проходы под осуждающе-понимающими взглядами назывались у нас «тропой позора».

Я ловлю такси и еду обратно в «Челси». Съехав пониже на пассажирском сиденье, вновь и вновь проигрываю в памяти события вчерашнего вечера и ночи. Хочется понять, с какого момента все пошло не так. Почему-то чаще всего мне рисуется одна и та же сцена: я, как дурак, вваливаюсь в номер Кей, помахивая билетами, как павлиньими

перьями.

Рассчитавшись с таксистом, я захожу в холл и благодарю судьбу за то, что Герман сегодня выходной и за стойкой портье сидит его сменщик — Мануэль. Парню явно не до меня. Куда больше, чем явившийся домой с утра пораньше постоялец, его интересует футбольный матч, который он смотрит под аккомпанемент испаноязычного комментатора по маленькому черно-белому телевизору. На полпути к тишине и покою моего номера я натыкаюсь на вышедшую на лестницу Кей.

— Ой-ёй-ёй, — говорит она, — я слышала, что у тебя вчера был весьма интересный вечер.

— Интересный?

— Нейт сказал, ты самым циничным образом променял его на подругу какого-то врача.

Она улыбается и смотрит на меня знакомым взглядом. Смотрит так, как когда обламывала меня при очередном моем подкате. «Ты, конечно, милашка, и я наверняка бы спала с тобой, — читается в этом взгляде, — будь я последней лузершей и не оставайся у меня ни капли уважения к самой себе». В общем, если между нами и оставалось открыто какое-то окно или хотя бы форточка, на этот раз я собственноручно заколотил все наглухо.

— Я, в общем-то, по-другому этот вечер провести собирался, — холодно говорю я. — Точнее, мы оба собирались.

— Ты же знал, что у меня есть парень.

При желании в этой фразе можно даже услышать оттенок сожаления. Впрочем, я сейчас не в настроении копаться в подобных деталях. Все ответы и комментарии, которые вертятся у меня на языке, представляются мне по-мелочному мстительными, непростительно убогими и попросту жалкими. Я молча пожимаю плечами и ухожу к себе в комнату.

Обычно я после секса с большим удовольствием надолго запираюсь в душе. Можете считать меня извращенцем, но, смывая то, что связано с предшествующими приятными мгновениями, я испытываю некоторое удовольствие, сродни, наверное, тому, которое знакомо мужчинам с усами, когда они поутру обнаруживают застрявшие в своей растительности крошки — напоминание о роскошном ужине накануне вечером. На этот раз все упирается в то, что мне совершенно не хочется вспоминать происходившего накануне вечером и ночью. Хотя в этот час я оказываюсь в общем коридорном душе абсолютно один, у меня не возникает ни малейшего желания воспользоваться этой роскошью и продлить омовение. Наскоро потерев себя мочалкой, я возвращаюсь в номер.

На кровати жужжит и трясется моя «Моторола». На дисплее высвечивается незнакомый лонг-айлендский номер. Наскоро одевшись, я беру со столика горсть мелочи и спускаюсь в мексиканский ресторан.

— Клиника Кингз-Парк, — отвечает дежурная медсестра на другом конце провода; покров тайны с незнакомого абонента сорван.

— Дафну Робишо позовите, пожалуйста.

Пока медперсонал ищет и зовет к телефону Дафну, телефон-автомат успевает сожрать еще два четвертака.

— Здорово! — слышится в трубке непривычно радостный голос Дафны. — Ну, как там у вас в Америке?

Эта цитата из «Сида и Нэнси», ставшая для нас с Дафной чем-то вроде пароля.

— Скукотища — охренеть можно, — цитирую я следующую строчку в качестве отзыва. — А теперь, прелестное создание, позвольте узнать, кто вы и что вы сделали с Дафной?

— Дафна встретила того, кого ждала всю жизнь. Его зовут флуоксетин. Иначе говоря — прозак. И смею вас заверить, это была любовь с первого глотка.

В таком радостном, я бы даже сказал, бурлящем настроении Дафна, пребывающая в психушке, напоминает мне, скорее, персонаж из комедийного сериала типа «Веселых солдатиков»,

чем трагическую героиню из какой-нибудь женской версии «Пролетая над гнездом кукушки». Я даже начинаю завидовать ее новой жизни: можно ни о чем не думать, наблюдать за окружающими тебя колоритными типами, а главное — никаких тебе стрессов. Ну, может быть, кое-что на Дафну и давит — когда мой отец все-таки смилостивился и позвонил в полицию, чтобы отозвать свое заявление, ему сказали, что, вне зависимости от его гражданского иска, уголовное дело все равно будет заведено; понятно, что абсолютно сухой из этой мутной воды ей выбраться не удастся, но тем не менее после недавнего разговора с Ларри Киршенбаумом она уверена, что до реального лишения свободы дело не дойдет.

Монеты, имеющиеся в моем распоряжении, уже на исходе, и вдруг Дафна спрашивает, нет ли новостей о ее отце. Я обещаю ей немедленно перезвонить детективу и выполняю обещание, едва повесив трубку. Этот разговор, в отличие от предыдущего, надолго не затягивается.

— Хорошо, что позвонил, — говорит Генри Хэд. — Если найдется время, заглянул бы ты ко мне в офис.

Офис частного детектива, естественно, расположен в самом сердце района, не без оснований названного Адской Кухней. На втором этаже, нависающем над витриной с объявлениями, обещающими клиенту все что угодно, от фальшивых паспортов и удостоверений личности до XXХ-шоу вживую, я нахожу скромную дверь, на затемненном стекле которой по трафарету краской из баллончика выведено: «Детектив Хэд. Частные расследования». В маленьком кабинете нет никого, кроме самого Генри Хэда собственной персоной. Никакой секретарши здесь, похоже, никогда и не было. Хозяин кабинета сидит, откинувшись на спинку стула и, естественно, положив ноги на стол. На нем спортивный костюм, одетый, скорее, чисто по приколу. Судя по всему, со спортом Генри Хэд не дружит: весит он, наскоро прикидываю я, фунтов триста, не меньше. Он кивает мне в знак приветствия и, прежде чем поздороваться, проталкивает себе в глотку половину здоровенной булочки «Твинки» с жирным кремом, заливая это дело изрядным количеством лимонада «Снэпл».

— Завтрак, — сообщает мне Генри и тотчас же уточняет: — Второй.

Затем делает гостеприимный жест рукой, предлагая присесть на офисный диванчик, сплошь покрытый пятнами загадочного и, я бы даже сказал, сомнительного происхождения.

— Чувствуй себя как дома, — говорит мне детектив.

Из гигиенических соображений я пристраиваю свою задницу не на сам диванчик, а на подлокотник. В углу кабинета позвякивает нагреватель, загоняющий температуру в помещении градусов на пять выше комфортной цифры. В этом смысле здесь и вправду все как у меня дома.

— Ты хотя бы примерно представляешь, сколько Питеров Робишо живут или зарегистрированы только в нашем округе на стыке трех штатов? — спрашивает меня Хэд.

Я в ответ лишь мотаю головой.

— Я тоже понятия не имею. Может быть, когда у нас на каждом углу компьютеры будут, в этом плане станет легче. Ну а пока — только «Белые страницы». Он поднимает со стола и демонстрирует мне телефонный справочник.

Моя внутренняя температура резко поднимается. Если я еще и не киплю, то по крайней мере уже достиг градуса этой комнаты.

— Минуточку, — говорю я. — Давайте-ка кое-что уточним. Итак, я заплатил вам пятьсот долларов за то, чтобы вы пролистали телефонный справочник?

— Сынок, а ты слышал, что такое бритва Оккама? Это великая философская мудрость, сформулированная в одной фразе. Цитирую: «Кратчайшим расстоянием между двумя точками является прямая линия».

— Позволю себе уточнить, — заявляю я, радуясь, что семестровый курс философии, который я успел прослушать в колледже, пригодился мне хотя бы раз в жизни. — На самом деле максима, именуемая бритвой Оккама, гласит: «Простейшее объяснение любого явления или события обычно оказывается самым правильным».