Бог неудачников
Шрифт:
Я напрягся пуще прежнего:
– Можно посмотреть?
– Да ради бога, – усмехнулся Серега, – можешь даже взять почитать, если хочешь.
И я взял. На свою голову. Хотя чутье мне подсказывало, что делать этого не стоит. Сразу листать не стал – сунул в накладной карман Славкиного пиджака и постарался до времени забыть. Да куда там – книжка, как свежий горчичник, жгла мне бок даже через подкладку.
После этого все окончательно пошло не так. Я начал нервничать и перестал себя контролировать. А Серега только того и добивался.
– А я прямо жду – не дождусь, когда твое творение уже, наконец, в магазинах появится. –
– Предупрежу, – процедил я сквозь зубы.
– А еще лучше подари мне книжку, – не унимался Серега, – тебе же положены десять авторских экземпляров. От одного, чай, не обеднеешь.
– Подарю, – я все еще сдерживался, но с большим трудом.
– Только с автографом, учти!
– Хорошо, – я был готов буквально на все, лишь бы он наконец заговорил о чем-нибудь другом.
Однако Серегу мои жертвы не умилостивили.
– А уж я почитаю и очень внимательно! – Пообещал он мне почти зловещим тоном. – И если что – не обессудь!
Тут уж я не стерпел!
– Да не порть ты зря глаза! Я тебе и так скажу: мой роман – полное дерьмо! Так что завидовать тут абсолютно нечему!
Мой приятель, конечно, только того и ждал.
– Завидовать? Еще не хватало! – фыркнул он.
– Ну, так и я о том же, – я сделал последнюю попытку разрядить обстановку.
Однако Серега моих усилий не оценил и в лучших своих традициях попер грудью на буфет:
– Да это ты мне всегда завидовал, на самом деле! Потому что, в отличие от тебя, я всегда впахивал, как мне это было ни противно! Может, конечно, нетленки я не написал, но зато и не был никогда таким душным, как ты! Ты же вцепился в меня, как клещ, потому что никто тебя больше не выносит! Людка и та тебя послала!
Тут бы мне обратить разговор в шутку, беззлобно согласиться, что я ему завидую (я ведь и впрямь завидовал Серегиной работоспособности) и щедро посыпать голову пеплом, тем более что ровно за этим я к Сереге и явился! Так нет же, я вдруг полез в бутылку вслед за Серегой. Уж не знаю, что меня так зацепило. Скорее всего, нелестное сравнение с клещом, потому что я и вправду нуждался в Сереге намного больше, чем он во мне. А потому с его стороны это был запрещенный удар ниже пояса.
– Все! – Рявкнул я на Серегу. – Хватит рвать на груди тельняшку. Она уже и так вся в дырках!
… Короче, не буду пересказывать все, что мы в тот вечер друг другу наговорили – уж очень это скучно – скажу одно: расстались мы почти на ножах. Я выскочил от Сереги красный и распаренный, на ходу натягивая куртку. Правда, дверью я не хлопал. Это сделал за меня Серега. Зато я, уже с лестницы, крикнул ему, что ноги моей больше у него не будет, чем испугал выходящую из лифта старушку. А заодно и себя самого, потому что одна только мысль о моем полном отлучении от Сереги немедленно привела меня в кромешный ужас.
Потом, несчастный и потерянный, я заблудился в метро, как в трех соснах. Продолжая заочный спор с Серегой, два раза проехал мимо своей станции, и вернулся домой совершенно разбитым и обессиленным. Псина, разумеется, бросилась меня радостно лизать, но даже она не смогла привести меня в маломальское равновесие. А когда Славка заглянул ко мне, чтобы полюбопытствовать, как прошла запись телепередачи, я только замотал головой и вручил ему пиджак. Славка пожал плечами и ушел, но вскоре вернулся и со словами «Это было в кармане»
И почему я не бросил ее под дверью у Сереги? Ведь только-только, казалось бы, все у меня немного наладилось после дрянного романа сдувшегося Мерзавца, как судьба с Серегиной подачи опять решила надо мной посмеяться. Примерно на третьей главе «Завтрака саранчи» ко мне пришло неотвратимо убийственное понимание: его автор талантлив, как дьявол! И все же я еще на что-то надеялся и каждую новую страницу перелистывал с заветным холодком в сердце: ну, сейчас, сейчас он где-нибудь собьется и сфальшивит… Да где там! Книжка была написана кровью. Причем моей.
…На то, чтобы дозвониться Кириллу, я потратил весь следующий день. Сначала он просто не отвечал, после обеда отозвался и, сославшись на важные переговоры, пообещал перезвонить мне позже. Я, скрипнув зубами, смирился, однако ожидание далось мне нелегко. Я ничего не мог делать, даже лежать на диване, поэтому ходил из угла в угол, бормоча заготовленное для Кирилла объяснение, словно стихотворение зубрил. Вскоре моя нервозность передалась и Псине, которая сначала тревожно наблюдала за мной из-под стула, а потом стала жалобно подскуливать.
Тогда я ее покормил и, чтобы хоть как-то убить время, вывел гулять раньше обычного. Правда, на улице мы пробыли от силы минут тридцать, изрядно сократив традиционную программу с инспектированием усадебной конюшни. К тому не располагало, во-первых, настроение, а во-вторых, на редкость промозглая и ветреная погода. Я отчаянно мерз, хотя перед выходом из дому изрядно утеплился, даже шапку напялил, а на улице еще и капюшон от куртки сверху натянул. И все равно было холодно.
К концу нашего променада я буквально стучал зубами и страстно мечтал о своем усыпанном хлебными крошками диване. Конечно, я мог бы согреться, затеяв с Псиной перегонки (такую забаву мы ввели в обиход, когда из соображений гуманизма отказались от травли бездомных котов). Тем более что она этого хотела и, пытаясь завлечь меня в игру, несколько раз забегала вперед, и, повиливая всем своим гуттаперчевым телом, звала за собой, но во мне не было нужного драйва.
Я чувствовал себя совершенно выпотрошенным и не находил сил даже на осознание собственного ничтожества. Положа руку на сердце, такое сладостное и по глубинной своей сути спасительное. Ведь говоря себе «да, я жалкий, ни на что не годный неудачник», ты распускаешь стягивающие тебя путы и даешь волю собственному естеству, которому только того и надо. Маски сброшены, и теперь, наконец, можно без всяких стеснений быть тем, что ты есть на самом деле.
О, как же благословенны в такие моменты все в мире красногубые Натальи из всех в мире «Расслабься»! Просто расцеловать бы их! Уже за то, что они видят тебя без прикрас, в твоем беспредельном ничтожестве, и не собираются щадить и сочувствовать. Воистину их красными устами глаголет истина. Ты – ноль, ты – пустышка, безнадежная бездарь, дырявый носок, окурок, брошенный мимо урны… Было бы идеально, если б к этому стройному хору присоединился еще и мой издатель Кирилл. Дорого бы я дал за то, чтобы он зашвырнул мой роман в мусорную корзину, а что будет потом уже неважно! Даже если при этом он затребует назад гонорар. Плевать, что я его почти потратил.