Бог паутины
Шрифт:
— Папа! — Александр Антонович возмущенно всплеснул руками.
— Распишем еще пулечку? — Андрей с вызовом перетасовал колоду. — По копейке? — Он не испытывал жадности к деньгам. Отныне и присно успех выражался в цифрах.
Александр Антонович метал взгляд с одного на другого. Ведь он любил негодника-сына, любил отца, который совсем одурел под старость, а они… Для них он, оказывается, пустое место? Что ж, политика — искусство возможного.
— Хорошо, — он заставил себя улыбнуться. — Сгоняем «сочинскую» — у меня мало времени.
Видимость мира в семье удалось сохранить.
В то лето, когда Андрей обосновался на даче, а с наступлением холодов перебрался
— Устал, Андреос?
— До чертиков! Даже красное зарево перед глазами…
Трудовой подвиг был увековечен в стихах:
Мы кирпичики достали! Наши ноженьки устали, Ручкики наши не из стали, Но таскать не перестали, Пока зори коммунизма В глазоньках не заблистали.Сказались плоды просвещения, своеобразно, но сказались.
Оставшись в одних трусах, Андрей окатил себя ледяной водой из колодца и весь мокрый, но почти счастливый, рухнул на траву, раскинув широко руки.
Дед прореагировал моментально и по обыкновению непредсказуемо: поднял брошенное ведро и забарабанил по донышку.
— Стали — стали — стали — стали, — забормотал, прислушиваясь к чему-то внутри, что-то припоминая, и вдруг запел:
Стук колесный по рельсовой стали. Спецэтапом идет эшелон С Красной Пресни в таежные да-а-а-ли…Он не сидел, но мог сесть, и это осталось в нем навсегда.
Андрей ощутил внезапный прилив жалости и безысходной тоски. Казалось, он уже переболел мыслями о неизбежном конце и самоубийстве, как единственно достойном выходе из ловушки, куда тебя, не спросив, заманили, но вот опять нахлынуло, разом погасив безмятежное сверкание ласкового летнего солнца в зеркальном трепете еще свежей, нетронутой листвы.
Словно призрак Мартина Идена, уходящего в беспросветные морские глубины, набежал черной тенью на шелковистую муравку, переливающуюся радужными каплями, спугнул шмеля, качавшегося на стебельке тысячелистника, холодным ветерком пробежал по высыхающей коже.
— Похоже, будет гроза, — сказал дед, из-под руки глянув на выползавшую из-за леса тучу.
— Скорей бы.
Андрей и думать не мог, что однажды, через десять, а может и более лет, ему вспомнится в мельчайших подробностях и эта кирпичная эпопея, и вирши, и деловито гудящий черно-оранжевый шмель на невзрачном зонтике, и асфальтовая грозовая завеса над лесным косогором.
Блуждая по сумеречным закоулкам киберпространства, он наткнулся на страничку с русским текстом, где заявил о себе «Гусарский клуб» — нечто среднее между содружеством поэтов-юмористов и сообществом жизнерадостных балагуров, валяющих дурака. Затерянная в англоязычной
В клубе, как и положено, были предусмотрены свой кодекс чести и табель о рангах. Начинающих хохмачей зачисляли в юнкерские школы и, после испытания на юмор, производили в гусары. Одержавшим победу на конкурсах присваивалось звание гвардейцев, а затем можно было получить чин поручика и дослужиться до генерала.
Любители трепа группировались вокруг «курилки», «Гаврилы», сочинители антиисторических побасенок — «гаврилиад» — образовали свой цех, а поклонники незабвенного поручика Ржевского собирали коллекцию соленых анекдотов о своем любимом герое.
По мнению Андрея, Ржевский был лишь бледной копией польского поручика Пшебышевского, но вступать в полемику не намеревался. Он остановил свой выбор на гильдии поэтов, избравших особой формы пятистишье (они называли его «лимерик») для зубоскальства на компьютерную тему. Ирландский лимерик предполагал катрен с хохмой в четвертой строке, но какая разница?
Ознакомившись с образцами, послал по электронной почте свой вариант:
Какая Марья без Ивана? Какая свадьба без баяна? Какой компьютер без модема, А теннис без большого шлема? Эй, обезьяна без банана!«Хотелось бы больше оригинальности, но продолжай в том же духе», — гласил краткий отзыв. Кандидат приглашался на диалог в реальном времени.
Клубмены предложили Андрею попробовать себя на перевертыше. Задача заключалась в том, чтобы извратить смысл каких-нибудь хорошо всем известных строк, придав им прямо противоположное значение.
После того, как он в темпе шахматного «блица» расшифровал несколько перевертышей, настала его очередь загадывать загадки.
Ревы, пьяная блевота, Поросячий визг.— набрал Андрей.
Шепот, робкое дыханье, Трели соловья,— ответил некий «Ротмистр».
Темнеет куча самолетов На фоне тучи грозовой,— строки полыхнули дальней зарницей, выхватив тот самый день на даче и пробудив отголосок пережитого смятения, но мягко и нежно, в сентиментально-ностальгических тонах. Андрей содрогнулся от мысли, что ничто не проходит бесследно и не забывается навсегда. Кто-то, тайно живущий в тебе, все знает и все помнит.
Белеет парус одинокий В тумане моря голубом,— с замедлением откликнулся компьютерный собеседник.
Радужные огоньки на травинках, замшелый колодезный сруб и дед, отбивающий ритм на ведре, и дед, из-под руки глядящий на тучу…
Молнией сверкнула строфа:
Безветренной ночью подкралось к нам рабство…Реакции не было. Выждав минуты три — слишком много для интерактивного общения IRC, Андрей набрал знак вопроса. Партнер отозвался тем же, но в троекратном повторении. «Не знаете гимна, ротмистр?»