Бог злости
Шрифт:
Киллиан уже привел себя в порядок, выглядит безупречно, как дьявол.
Кажется, заметив мою борьбу, он незаметно отталкивает мою руку и скользит лифчиком по моей груди.
— Должен сказать, мне больше нравится раздевать тебя.
— Почему я не удивлена?
— Потому что ты начинаешь узнавать меня лучше.
— Ты так говоришь, как будто это привилегия.
— Это не так?
— Нет. Я узнаю о тебе только для того, чтобы знать, как с тобой обращаться.
— Умный маленький кролик. — Он позволяет ремням защелкнуться на
Мой желудок напрягается, мгновенно реагируя на изменение его тона.
Я смотрю на него из-под ресниц, пока он продолжает собирать мою одежду. Но сколько бы я ни смотрела, я не могу прочесть выражение его лица. Он — самая страшная загадка, когда-либо ходившая по земле, и в такие моменты мне становится интересно, о чем он думает.
Он определенно не думает о каких-либо эмоциональных последствиях своих действий, учитывая, что у него нет эмоций, и, кажется, он доволен этим фактом.
Он владеет этой частью себя, гордится ею и использует ее для совершения развратных поступков, таких как сегодняшняя охота.
Например, вырубить тех людей и выследить меня, как животное.
Могу ли я когда-нибудь почувствовать себя в его присутствии чем-то большим, чем животное? И что я могу сделать, чтобы он потерял ко мне интерес? Если Илай и Лэн —подают хоть какие-то признаки, то у его него короткий промежуток внимания ко всему.
Если только мы не говорим об Илае, когда речь идет об Аве.
Или Лэн, когда речь идет о скульптурах.
Но эти увлечения начались довольно рано как для Илая, так и для Лэна. Они практически выросли вместе с их личностями, поэтому их нельзя сравнивать с внезапной фиксацией Киллиана на мне.
В конце концов, ему надоест, и он переключится на какую-нибудь другую несчастную душу.
Он должен это сделать.
Иначе я полностью и окончательно обречена.
— О чем ты думаешь? — Его ровный голос кружится вокруг меня, когда он зацепляет пальцами край моего топа и притягивает меня к себе. Я начинаю понимать, что ему нравится постоянно прикасаться ко мне каким-то образом.
— Эффект, о котором однажды упомянула Сесили.
— И что это такое?
— Ты когда-нибудь слышал об эффекте подвесного моста? Это когда люди испытывают психологические реакции, связанные со страхом, но ошибочно считают их романтическим возбуждением. На самом деле этот термин называется «неправильная атрибуция возбуждения», я думаю.
Его пальцы поглаживают кожу моего живота круговыми движениями, и он хмыкает:
— Дай угадаю. Твой маленький занятой мозг думал об этом как о способе избежать того, чтобы на самом деле хотеть меня?
— Я совершенно уверена, что не хочу тебя. Я уже говорила. Моя реакция на тебя — это, вероятно, я неправильно оцениваю страх и тревогу как возбуждение. Подумай об этом. Каждый раз, когда ты прикасался ко мне, мне было как-то страшно.
Чем больше я об этом говорю, тем больше в этом смысла. Я бы ни за что не
— Разве ты не умная? — Он тянет за мой топ, и я с воплем ударяюсь о его грудь. Он поднимает другую руку и заправляет прядь волос мне за ухо. Этот жест кажется заботливым, но в нем чувствуется угроза. — Ну и что, если это страх? Главное, что ты хочешь меня.
— Это не реально. Это иллюзия.
— Если тебе так будет спокойнее спать по ночам, пусть будет так.
— Я могу хотеть кого-то другого, если я почувствую страх в его присутствии или увижу его после того, как испугаюсь.
— Поверь мне, маленький кролик, этого не произойдет. Только если ты не хочешь, чтобы на этой безупречной коже остались брызги его крови. Хотя я уверен, что это будет выглядеть красиво, как ты думаешь?
Я вздрагиваю, пытаясь и безуспешно пытаясь предотвратить появление этого образа в моей голове. Этот придурок знает все правильные кнопки, на которые нужно нажать.
— Тебя действительно не волнует, что я не хочу тебя? — Я понимаю, что провоцирую его, и не знаю, что на меня нашло. Я знаю только, что сегодня меня охватило странное чувство храбрости.
Я больше не пугливая Глин — это ни к чему меня не привело, — так что я могу принять эти перемены.
— Ты не хочешь меня, да?
— Нет. Ты не в моем вкусе.
Он делает паузу, прежде чем снова погладить мой живот.
— А кто в твоем вкусе?
— Кто-то хороший.
— Я могу быть хорошим.
— Да, точно.
Его голос понижается до вызывающего дрожь диапазона.
— Я уделил тебе время, как ты и просила, и это было натяжкой с моей стороны, поскольку, повторяю, я не даю. Так что если это не считается хорошим, может, мне стоит отказаться от своего обещания и стать противоположностью хорошего?
— Не... — Этот засранец — большая головная боль. Я никогда не смогу выиграть у него.
— Значит ли это, что я хороший?
— Можешь быть, — бормочу я.
— Посмотри на это. Я вдруг стал в твоем вкусе. — Я поднимаю на него глаза, и в ответ слышу негромкое хихиканье. — Ты такая очаровательная, я бы тебя съел.
— Я не съедобна.
— Судя по вкусу твоей сладкой маленькой киски, ты определенно съедобна.
Тепло поднимается к моей шее и ушам, и мне требуется все, чтобы продолжать смотреть в его сверкающие глаза. Ублюдок наслаждается этим. Возможно, даже слишком.
— Я удивлена, что тебя еще не убили из-за того, как ты меня бесишь. — Я хриплю.
Он целует меня в макушку.
— Это потому, что я умею драться.
— Мы можем идти? — Я начинаю отходить от него, и он удивленно отпускает меня.
Я ускоряю шаг по тропинке, и он догоняет меня, маска у него на шее. Он поднимает с земли биту и закидывает ее на плечо.
Мое сердце сжимается, когда я различаю пятна крови на дереве.
— Ты не знаешь, с теми, кого ты ранил, все в порядке?