Богач, бедняк... Том 1
Шрифт:
– Лонгфелло, – ответил Рудольф. Он натянул сапоги на мокрые носки.
– Вы много читаете?
– Мы проходим это в школе, – объяснил Рудольф, не желая хвастаться своими знаниями перед Бойланом.
– Как приятно видеть, что наша система образования не относится пренебрежительно к нашим родным птичкам и нашей родной дикой природе, достойной возвышенного описания!
Опять эта заумная речь, подумал Рудольф. На кого он хочет произвести впечатление?
Рудольф очень не любил произведения Лонгфелло. Но что это Бойлан возомнил о себе, почему он чувствует над ним свое превосходство? Скажи-ка, приятель, какие стихи
– Между прочим, кажется, в доме где-то лежат высокие болотные резиновые сапоги, до бедер. Бог ведает, по какой надобности я их купил. Если они вам подойдут, я вам их подарю. Может, пойдем примерим?
Рудольф собирался идти домой. Во-первых, до остановки автобуса – путь неблизкий, а во-вторых, он сегодня приглашен в дом Джулии на обед. После обеда они пойдут в кино. Но болотные резиновые сапоги… Они, если новые, стоят не меньше двадцати долларов.
– Благодарю вас, сэр, – сказал он.
Они пошли к дому по заросшей тропинке.
– Давайте я понесу вашу корзину, – предложил Бойлан.
– Она не тяжелая, – отказался Рудольф.
– Прошу вас, уступите, – настаивал Бойлан. – Я таким образом почувствую, что сделал сегодня что-то полезное.
А он нерадостный, удивился Рудольф. Он такой же нерадостный, как и моя мать. Он отдал корзинку с рыбой Бойлану, и тот повесил ее на плечо.
Дом Бойлана возвышался на вершине холма: громадная бесполезная, никому не нужная крепость из готического камня, беспорядочно заросшая плющом, – крепость от натиска Биржи и рыцарей в латах и шлемах.
– Смешно выглядит, не правда ли? – пробормотал Бойлан.
– Да, – тихо отозвался Рудольф.
– А вы словоохотливый мальчик, – засмеялся Бойлан. – Входите же. – Он открыл перед ним массивную дубовую входную дверь.
Через нее входила и моя сестра, подумал Рудольф. Нужно повернуться и уйти.
Но он не ушел.
Они вошли в просторный темный холл с мраморным полом, с широкой винтовой лестницей, ведущей наверх. Тут же появился пожилой слуга в пиджаке из шерсти ламы альпаки и галстуком на шее, будто одно появление Бойлана вызывало невидимые могучие волны, выгонявшие его слуг из их нор.
– Добрый вечер, Перкинс, – сказал Бойлан. – Познакомьтесь, это мистер Джордах, молодой друг нашей семьи.
Перкинс вежливо поклонился. Он был похож на англичанина. И у него было такое самодовольное лицо, словно он – король этой страны. Он взял у Рудольфа затрепанную фетровую шляпу и торжественно положил ее на стол возле стены, словно возложил венок на королевскую усыпальницу.
– Перкинс, будь любезен, сходи в оружейную комнату, там должны быть мои старые высокие болотные сапоги. Мистер Джордах – рыбак, – пояснил он. Он открыл крышку корзины. – Вот, посмотри!
Перкинс посмотрел рыбу.
– Довольно крупные, сэр. Истинный поставщик короне его величества.
– На самом деле? – Они оба играли перед ним в какую-то непонятную игру, правила которой были незнакомы Рудольфу. – Отнеси их нашему повару. Узнай, не приготовит ли он нам ее на обед. Вы, надеюсь, останетесь с нами на обед, Рудольф?
Рудольф колебался, не зная, что ответить. Ему придется отказаться от свидания с Джулией. Но, с другой стороны, он ловил рыбу в речке, принадлежащей ему, Бойлану, и, возможно, получит болотные сапоги.
– Вы не разрешите мне от вас позвонить? – спросил он.
– Пожалуйста! – Повернувшись
Все, Аксель Джордах, не будет тебе на завтрак форели.
– Принесите пару шерстяных носков для мистера Джордаха и чистое полотенце. Он промочил ноги. Конечно, он пока по молодости на это не обращает внимания, но лет этак через сорок, когда он, страдая от ревматизма, будет подходить к пылающему камину, как мы сейчас, Перкинс, тогда он вспомнит этот день.
– Да, сэр, – согласился с ним Перкинс, отправляясь то ли на кухню, то ли в оружейную.
– Думаю, лучше всего снять ваши сапоги прямо здесь, так будет удобнее, – сказал Бойлан. Таким образом он вежливо давал Рудольфу понять, что ему не хочется, чтобы он оставлял за собой мокрые следы по всему дому. Рудольф покорно стащил с себя сапоги, снова продемонстрировав штопаные носки. Еще один немой укор!
– А теперь прошу сюда, – сказал Бойлан, толкнув высокие створки деревянных дверей, ведущих из холла. – Надеюсь, что Перкинс догадался развести огонь в камине. Знаете, в доме прохладно даже в самые солнечные дни. В лучшем случае здесь постоянно царит ноябрьская осенняя погода. Но в такой день, как сегодняшний, когда идет дождь, можно просто окоченеть от холода. – Рудольф в носках прошел через дверь. Бойлан любезно придержал ее.
Комната, в которую они вошли, оказалась самой большой из всех, которые Рудольфу приходилось когда-либо видеть. Холодной ноябрьской погоды здесь не чувствовалось. Темно-бордовые тяжелые бархатные шторы, задернутые на высоких окнах, аккуратно расставленные книги на полках вдоль стен и везде картины – портреты напомаженных светских дам в дорогих туалетах девятнадцатого века, солидных стареющих джентльменов с бородками, написанные маслом потрескавшиеся холсты пейзажей соседней с Гудзоном долины, которую рисовали, когда на этом месте была фермерская земля и рос густой лес. Рояль с множеством разбросанных на его крышке музыкальных альбомов в кожаных переплетах, стол у стены, заставленный бутылками с напитками. Большая кушетка, несколько глубоких кожаных кресел, маленький журнальный столик с кипой разных журналов. Громадный выцветший персидский ковер, которому было, как минимум, несколько сот лет, показался неискушенному глазу Рудольфа просто потрепанным и выцветшим. Перкинс и в самом деле разжег огонь в камине. Три полена потрескивали на железной решетке в камине, а шесть или даже семь зажженных лампочек давали комнате приятное, мягкое вечернее освещение. Рудольф тут же решил, что в один прекрасный день он будет жить вот в такой просторной, уютной комнате, как эта. Обязательно будет.
– Какая чудесная комната, – искренне вырвалось у него.
– Слишком большая для одинокого человека, – отозвался Бойлан. – Ходишь по ней, словно в колокол гремишь. Сейчас я налью нам с вами виски.
– Спасибо, – поблагодарил его Рудольф. Он вспомнил, как заказывала виски его сестра в баре, в Порт-Филипе, перед своим отъездом. Теперь она в Нью-Йорке, и все из-за этого человека. Хорошо это или плохо? У нее теперь есть работа, писала она. Пока репетирует роль в одной пьесе, даст ему знать, когда состоится премьера. Теперь у нее – другой адрес. Она выехала из общежития Ассоциации молодых христианок. Просила не говорить об этом ни слова ни матери, ни отцу. Ей платили по шестьдесят долларов в неделю.