Богатырь и Звезда Сварога
Шрифт:
— До коли аз тебя еще вразумлять буду? Не по мне это — с деревенскими якшаться. Тем более перед кем-то там силой кичиться. — старик, не любивший разговоров о жизни за пределами их двора, ещё сильнее нахмурился и повысил голос. — Аз тебя отпустил?! Поклонись, доделывай обещанное и топай, а меня не трогай! Или ты дома остаться захотел? Так это аз тебе быстро устрою! Работы кругом ещё непочатый край!
— Отец, смилуйся, — Яромир встал напротив старика, сделав самый жалобный вид на какой только был способен. —
В стороне громко заржал Траян, словно поддерживая мольбы Яромира.
Старик молча окинул Яромира грозным взглядом, посмотрел на Траяна, закрыл глаза, сделал глубокий вдох, выдох, после чего продолжил, но уже нормальным, спокойным голосом:
— Так уж и быть! Ты славно потрудился и за остальным хозяйством аз сам пригляжу. Разрешаю вернуться на третий день. А мне и здесь любо — в тишине и спокойствии! Ты же — пошевеливайся! На Ярилин день солнце особо быстро поднимается… Но, сначала, не забудь за воду и корову.
Старик зашёл в сени и через мгновение вернулся в красивой рубахе с косым воротом, украшенным древним письмом. В руках он держал искусно отлитый железный гребень.
Рубах такого покроя Яромир никогда не видел на деревенских, а старик одевал её исключительно на Ярилин день.
И хотя Яромир был обучен общей грамоте и письму, но совершенно ничего не смыслил в письменах древних.
Старик лишь говорил, что это слог «старых», а кто такие эти старые — говорить наотрез отказался.
Старик подошёл к загону и отворил для Траяна калитку.
Конь поднялся, махнул гривой, вытряхивая из неё запутавшуюся в длинном волосе солому, и медленно вышел во двор.
— Ну, вот и ещё один круг пролетел… Ты помнишь, какой сегодня день? — старик с любовью потрепал коня за морду.
Траян тряхнул гривой и слабо заржал.
— И аз его не забыл. — вновь заметно помрачнел старик, запустив пальцы в золотые волосы Траяна. — Пойдем, златогривый, причешем тебя. Яромир!
Яромир, только что повешавший мокрые полотенца на прясла и собравшийся идти в сени за подойником, оглянулся на зов старика.
— Ярило скоро покажется… Мы с Траяном уединимся на холме. Будь добр, не тревожь нас.
Яромир понятливо кивнул.
Старик положил широкую ладонь на морду Траяна, сделал пару легких хлопков и медленным шагом отправился в сторону калитки.
Конь, в свою очередь, тяжелой поступью последовал за ним.
Из круга в круг, в один и тот же день красеня, когда солнце было самым большим и жарким, старик расчесывал Траяна на холме за домом и молча наблюдал за рассветом Ярилиного дня.
Так и случилось и в этот раз.
Теплые лучи летнего солнца пробивались через стволы и кроны деревьев и падали прямиком на мрачное лицо старика, а золотой волос Траяна
Старик лишь раз за шестнадцать зим обмолвился, что так они с Траяном оплакивают близкого для них человека и впредь запретил Яромиру спрашивать про это.
Яромир же, немного понаблюдав за ними, зашёл в избу, набрал в маленькое ведерко теплой воды, прихватил в сенях новехонький подойник, которым старик Веня рассчитался с ними за прогнанного овинника, и пошёл в пригон к корове.
В невысоком бревенчатом пригоне было темно. Света от маленького оконца, проделанного в одном из верхних бревен и затянутого бычьим пузырем, явно не хватало, а резкий запах навоза и сена так ярко бил в нос, что казалось будто сами стены за много зим пропитались им.
Яромир сделал шаг и под ногой всхлипнуло что-то очень мягкое и скользкое. Он взглянул вниз и грустно вздохнул. Ведь ещё с вчера всё здесь было вычищено дочиста, но за ночь Милка успела-таки оставить на пороге подарок в виде добротной коровьей лепешки.
Плохая примета.
— Только новые лапти достал. Эх! — недовольно пробурчал Яромир, тряся ногой и стряхивая с лыка коровий помёт. — Вот, Милка, ты мне удружила, так удружила!
В глубине пригона раздалось грозное мычание, за которым последовал гулкий цокот копыт по деревянному настилу. Из темноты на свет медленно вышла бурая корова, опасно выставив длинные рога на Яромира. Всем своим видом она показывала, что была готова к атаке.
Яромир нахмурился, медленно опустил подойник и приготовился.
Он действовал первым.
Задержал дыхание, рванул вперед и, пока Милка сообразила, что к чему, он уже схватил её за рога.
— Му-у-у! — ехидно передразнил Яромир Милку, улыбнулся и легко помотал её головой в разные стороны. — Что ни скажи — страшенная зверюга! Какие там лешие и боруты, когда тут есть целая ты!
Милка довольно замычала и облизала большим шершавым языком слишком близко подставленное лицо Яромира. Он поморщился, наспех отёр слюну предплечьем, взял висящую на входе лубяную веревку и привязал Милку к клети за рога.
— Сегодня не вычешу. Некогда. — твёрдо заявил Яромир и игриво почесал корову за рогами.
Милка довольно мотнула головой.
Бурая корова Милка была любимым собеседником и отдушиной Яромира. Она всегда внимательно слушала, смотрела понимающим взглядом и никогда не перебивала, не спорила и не отвечала. Проще сказать, оставалась самой что ни на есть обыкновенной коровой, а не как этот чудной Траян, чванливо старающийся походить на человека. И за эти самые качества Яромир души в Милке не чаял.