Богатыри проснулись
Шрифт:
князь Семен. – Верьте нам, братья, хотим вам блага и истину говорим, как перед Богом: никого не тронут татары, ежели вы добром отворите великому хану ворота и встретите его с честью и с покорностью!
– Поклянитесь в том оба на святом кресте!
– Экий ты, отче, недовер! – с досадою сказал князь Семен. – Ну, изволь, коли хочешь. Глядите все: на том, что правду вам сказал, крест Господен целую! – с этими словами он расстегнул на груди кафтан, вынул золотой нательный крестик и приложил его к губам. Князь Василий молча последовал его примеру.
– Добро, князи, коли так,
– Ну, вот и слава Христу, что вразумил Он вас своею премудростью, – с облегчением ответил князь Семен. – А то зря загубили бы и Москву и столько людей! Как же сказать-то хану, – когда ему ворота отворите?
– Отворить нам недолго, – сказал архимандрит, – да ведь ежели все исполнить по ханской воле и приготовить ему достойную встречу, на то надобно время. Скажи хану, – к. шести пополудни пускай жалует: будем готовы и встретим его с честию и с дарами.
ГЛАВА 23
Бе же тогда в Москве плачь и рыдание, и вопль мног и слезы, и крик неутешный и горесть смертная, страх, ужас и трепет. Иже прежде бе велик •град сей и чюден, ныне же не бе в нем ничто видети, но токмо дым, разорение и труния мертвых без числа лежаша.
Московская летопись
В шесть часов вечера Тохтамыш, окруженный множеством ордынских князей и военачальников, приблизился к Фролов-ским воротам кремля. Хана сопровождал отряд его телохранителей, численностью в четыреста человек, за которым вплотную следовало еще три тысячи отборной конницы. Вся остальная орда, не слишком близко от стен, оставалась стоять вокруг города, глазея на происходящее.
Едва~ ханская свита подъехала к мосту через ров, – ворота
медленно растворились, и из них первым вышел навстречу татарам князь Остей, в серебряных доспехах и с мечом на боку; за ним следовали два седых, бородатых старца с хлебом-солью и несколько молодых москвичей, несущих подарки для великого хана; далее шла бЪлыпая группа старшин и именитых людей города, а за ними – крестный ход, с участием всего московского духовенства, сверкающего серебром и золотом праздничных облачений.
К князю Остею, едва он перешел мост, приблизились двое вельмож, отделившихся от ханской свиты.
– Ты был в городе главным воеводой? – спросил один из них на скверном русском языке.
– Я, – ответил Остей.
– Пойдем. Великий хан, да умножит Аллах его славу, желает говорить с тобой.
Минуту спустя Остея подвели к хану Тохтамышу, который,, в драгоценных доспехах и в белой чалме, сидел на своем великолепном золотисто-гнедом неджеди.
– Это правда, что ты не русский князь, а литовский? – бесстрастным голосом спросил Тохтамыш, не отвечая хотя бы легким движением головы на низкий поклон и приветствие Остея.
– Истинно так, великий хан. В Москве оказался я лишь случайно, когда подошло твое
– Как же ты посмел, вонючий шакал, вмешаться в дело, которое тебя совсем не касалось, и поднимать против меня моих данников – москвичей?
– Да разве это я их поднял? Они сами… – промолвил Остей, пораженный таким обращением, но Тохтамыш не дал
ему кончить.
– Тебя не спасет никакая ложь, – сказал он. – Ты заслуживаешь смерти, и ты умрешь.
– Да ведь ты всем обещал пощаду!
– Вас уговорили сдаться ваши же русские князья, и мне неинтересно знать, как они это сделали и что вам обещали. А я не даю пощады коварному и подлому врагу, который попирает обычаи, священные для всех народов, и убивает послов, даже не выслушав того, с чем они присланы! Умертвить его, – добавил хан, слегка поведя головой в сторону своей свиты, и тотчас же четверо ближайших к нему татар, выхватив сабли, бросились на Остея. Последний схватился за меч, но не успел и наполовину вытащить его из ножен, как нал под ударами ордынцев.
– Теперь, – сказал Тохтамыш, обращаясь к своим военачальникам, – врывайтесь в город и покарайте неверных за их сопротивление своему повелителю и за предательское убийство Рустем-бека. Мужчин перебить всех, кроме попов. Но если попы будут в чем-либо вам противиться, убивайте и их. Объявите воинам, что до захода солнца завтрашнего дня они могут грабить Москву и делать что захотят с теми людьми, которые в ней находятся. Русские должны навсегда запомнить, что ожидает тех, кто осмеливается поднять оружие против Великой Орды!
В ту же минуту нукеры Тохтамыша с грозными криками устремились вперед. Рубя саблями, опрокидывая и топча безоружных людей, двигавшихся навстречу с дарами, иконами и хоругвями, они бросились к воротам и успели ворваться в них прежде, чем москвичи осознали страшную действительность и сделали попытку их затворить.
Но все же в воротах возникла жестокая давка, – татары через них проталкивались медленно и с большим трудом, а весть о случившемся мгновенно разнеслась по всей Москве, и сюда уже бежал отовсюду вооруженный чем попало народ.
Вспыхнула кровавая схватка, и москвичам, дравшимся с яростью поруганной надежды и отчаянья, удалось потеснить ордынцев. Еще немного, и ворота можно было бы затворить, но в это время со стен, в разных местах, послышались победные крики татар: то стоявшая вокруг города орда лезла по штурмовым лестницам наверх и, не встречая никакого сопротивления, – ибо на стенах почти не было людей, – со всех сторон потоками вливалась в обманутую и обреченную Москву.
На улицах города началась и продолжалась до самой ночи жестокая резня, ибо русские не прекращали отчаянного сопротивления. Многие заперлись в каменных церквах, которые татарам приходилось брать приступом. Но и тогда, когда, высадив таранами двери, они врывались внутрь, – находившиеся тут люди, во главе со священниками, продолжали драться до последнего вздоха, защищая свои святыни. Некоторые семьи выдерживали осаду в своих домах или в боярских хоромах, и даже когда татары поджигали их последнее убежище, – иные отказывались выйти и покориться, предпочитая погибнуть в пламени.