Богатыриада, или Галопом по европам
Шрифт:
– А ну, тихо! Не то… – прорычал мудрец, угрожающе выставив посох. – Давайте говорить спокойно, как разумным людям подобает.
– Согласен! Только наган-то верни, – упрямо продолжал требовать Пухов. – Он же не простой, именной! Потерять такое оружие – стыд и срам, особенно для сознательного бойца революции!
– И про это тоже потолкуем.
– Ну, это другое дело! – обрадовался бывший боец полка имени парижских коммунаров, поднимаясь с пола. – Присаживайся, отец, к столу. И ты тоже садись, добрый человек, прости, не ведаю,
– А-а-а… – жалобно простонала спутница жизни, всхлипывая. – Да я ходить не могу! Проклятая чугунка все пальцы отбила! Ой, больно-то как…
– Ох, опять растрачу всю силу… – скорбно вздохнул волхв. – Стой смирно, женщина, и ничего не бойся! Сейчас вылечу.
– Илюшенька, сокол мой ясный, муж мой любимый, прости меня, глупую! Сама не понимала, что говорю… Нет тебя лучше во всем белом свете!
– И ты прости меня, Ладушка! От страха за тебя напился, разум потерял. К счастью, лишь на время. Опомнился! И спасибо Малинке, вразумила, устыдила…
– Малинке? – голос молодой матери прозвучал как-то странно, с заметным напряжением.
– Алешенька, любыми словами обругай, хоть ударь, только не держи обиды! Ну, глупая я баба, глупая! Но ведь люблю тебя больше жизни! Свет мой ясный, золотце мое…
– Да что ты, милая, да как я посмею тебя ругать, пуще того – бить?! Я все понимаю… Это ты прости меня, за то, что столько выпил. Клянусь, только из страха за тебя! Как представлял, что ты здесь в муках корчишься, внутри словно все переворачивалось… Потому и напился. Понимаю, сам виноват. И спасибо Емшан, все растолковала, объяснила…
– Емшан?! – лучившиеся беспредельным счастьем глаза молодой матери потемнели.
– Соловушка, так ты пришел все-таки? Ты любишь меня по-прежнему? Ой, счастье-то какое! Я много думала, бранила себя… Понимаю, что наговорила лишнего… Ты уж прости, не держи зла! Когда женщина рожает, она от боли и страха сама не ведает, что кричит. Я напишу батюшке, что все у нас наладилось…
– Люблю и прошаю, но жнай: больше не штану пожволять тебе так много, как раньше! И шнова жаведу гарем! И там будет Лебедь!
– Лебедь??! – глаза молодой матери вспыхнули очень нехорошим, зловещим огнем.
– Ну что, драгоценная моя Серафима Агеевна, теперь веришь, что у мужа с головой все в порядке и ничего ему не мерещилось? – с ласковой укоризной произнес Пухов, немного захмелевший. – Или еще сомнения есть?
– Верю, Петенька, верю! Господи, бывают же чудеса! – и потрясенная жена перекрестилась, хоть и знала, что муж религию не жалует, именуя ее «опиумом для народа».
– Ну вот! Впредь запомни, что мужа всегда надо слушать… А ты чего не пьешь, отец? Аль здоровье не позволяет?
Волхв замотал седой бородой:
– Нет, на здоровье не жалуюсь, только напой-то слишком крепок…
– Захмелеешь – отоспишься, всего и делов! – пожал плечами бывший красноармеец. – Уж где-нибудь уложим.
– Скорее, он и вас, и соседей ваших уложит! – захохотал Лесовичок, пребывавший после доброй порции напитка со странным названием «самогон» в самом благодушном настроении. Его лицо раскраснелось, а глаза то и дело ощупывали хозяйку, задерживаясь на груди и прочих деликатных местах. – Уж лучше ему не наливай, а то беда случится.
– Это какая же беда? – усмехнулся Пухов, снова берясь за бутыль. – Неужто буянить начнет?
– Да еще как! Ты знаешь, что он в пьяном виде учудил?!
– Попрошу без подробностей! – сердито прервал его волхв. – Кроме того, если бы не твой проклятый порошок, ничего бы и не случилось! Нашел, что из будущего приволочь!
– А я виноват, что меня к каким-то панкам занесло?! – начал злиться Лесовичок.
– Ну, ну, не ссорьтесь! – вмешался Пухов. – Давайте-ка лучше еще по одной… За встречу мы пили, за здоровье пили, за победу мировой революции – тоже… А теперь за что будем?
– За женщин! – выпалил Лесовичок, уставившись на смутившуюся Серафиму Агеевну.
Выпили. Потолковали о погоде, видах на урожай, жизни «там» и о перспективах революции в мировом масштабе. Пухов предложил тост за скорейшую погибель мирового капитала. Гости не поняли, о чем идет речь, но выпили, чтобы не обижать хозяина. После чего бывший красноармеец потребовал объяснений: отчего это Лесовичок так назойливо пялится на деликатные места его ненаглядной Серафимы Агеевны… Да таким суровым голосом, что сразу стало ясно: могут начать бить, и не только верхними конечностями, но и нижними.
Серафима Агеевна, до сей минуты не имевшая ничего против таких нескромных взглядов (ибо расслабилась, также выпив самогона, хоть и в куда меньшем количестве), запоздало ахнула, густо покраснела и инстинктивно прикрылась, скрестив руки на груди. Хотя зачем это надо было делать, будучи одетой, известно только знатокам загадочного явления, именуемого «женской логикой».
– Э-э-э… – лихорадочно забормотал Лесовичок. – Да ты не подумай чего дурного…
– Если бы я так думал, ты бы не сидел, а лежал! – заверил добрым пьяным голосом товарищ Пухов, отчего гостю из другой эпохи стало совсем нехорошо.
– Тихо, тихо! – всполошился волхв, пивший понемногу и поэтому почти не захмелевший, несмотря на крепость «напоя». – Не ссорьтесь! Давайте лучше поговорим про эту волшебную железку, изрыгающую пламя и грохот…
– Давай! – обрадовался бывший красноармеец. – А дать по морде всегда можно, с этим успеется.
– Ох, Русь-матушка… – простонал мудрец. – Сначала напьются, потом морды друг дружке бьют. А после отоспятся, и снова лучшие друзья… Добрый человек, а мог бы ты объяснить мне, почему происходит такое? Грохот, пламя?