Богатырские хроники. Театрология
Шрифт:
И, вздохнув, я зашагал на север.
Я шел лесом четыре дня, стараясь не уклоняться от прямой. Однако уже на второй день я долго проблуждал по болоту, и прямой, собственно, уже не получалось. Может быть, я миновал что-то или кого-то, ждущего меня на болоте? Я спрашивал птиц: нет ли на болоте человека? Нет-нет, отвечали они, и давно не было. Но, может быть, я должен был выйти не к человеку.
Несколько раз мне приходилось пересекать речки; со страхом я переплывал их, потому
На пятый день я вышел на дорогу. Не была ли дорога подобна дуплу, выдолбленному в теле леса? Не должен ли был я остановиться здесь? Я сел и задумался. Прошло много времени, а я все никак не мог заставить себя пересечь дорогу и идти дальше на север. И кончились мои раздумья тем, что я услышал стук копыт.
Слева, из-за поворота, выехал отряд из семи конников. Завидев меня, отряд остановился.
— Эй, парнишка! — крикнул вожак, поглаживая меч. — Скажи по-хорошему, ты один в лесу или нет?
— Нас тут много.
— Ну, что я говорил? — обернулся вожак к своим. — Пускай выходят, кончилось их время! — крикнул он мне.
— Тебе ежа позвать или волка?
— Ах ты, гаденыш! — И он стал осторожно подъезжать ко мне.
— Или лешего на тебя вывести?
— Боялся я твоего лешего на дороге! — засмеялся вожак. Он привстал на стременах и заулюлюкал, всматриваясь в чашу. — Сейчас мы их расшевелим, — бросил он своим, достал лук и неторопливо прицелился в меня. — Эй, — крикнул он в лес, — крови дозорного хотите?
Свистнула стрела и прошила мой рукав насквозь.
— Держи его на прицеле, Рудый, — посоветовал кто-то. — Мы его сейчас возьмем.
— А что меня брать, я и сам подойду.
— Ловушка! — закричали все, когда я начал медленно подниматься, чуя, что на этот раз Рудый целит мне прямо в сердце. — Пускай, Рудый!
Крикнул я коням их: «Волки! Рядом!» — и заржали кони, и на дыбы встали, и смешались, и выпустил Рудый две стрелы — одну в землю, а другую в небо.
— Чего от меня хотите? — крикнул я. — На сирот, что ли, охотитесь? Не хочу вам зла!
Совладали они с конями, а я им другое кричу:
— Говорить давайте!
Но берегутся конники, переговариваются: «Ведун!» А я на дороге стою, счастье свое пытаю:
— Может, еще и помогу вам! — И вру: — Если б хотел я, не такое бы на вас наслал!
Смотрит на меня Рудый исподлобья.
— Не видал я, — говорит, — ведунов безусых. Не нравишься ты мне.
— И ты мне не нравишься, — говорю. — Заносчив, нагл и зол. Но, видно, нужда
— Может, ты и стрелы останавливать умеешь? Попробовать, что ли?
— Пробовали уже, — вру, — да в землю легли. Говори, что у вас за нужда такая?
— А может, ты к той нужде и отношение имеешь?
— Не знаю я ваших дел, и шел я своей дорогой. Но раз боги нас свели, говорить нужно, а не стрелы метать.
— Ну, поговори.
Засвистал я по-птичьи, долго свистал, потому что вспугнули мы птиц перепалкой, но наконец, что хотел, вызнал.
— Люди, — говорю, — которых вы ищете, за третьим поворотом вас ждут, в засаде лежат. Тринадцать человек их. По дороге не езжайте, а спешьтесь и лесом идите. Со спины их и возьмете.
— Лазутчик, — говорит Рудый, — ты и лгун. Как раз на засаду нас и выведешь.
— А ты одного разведать пошли, — говорю. — Коли не вернется, значит, лгун я. А я пока меж ваших коней стану, и ты меня мечом достанешь всегда.
— Ладно. Но только меч у горла твоего будет.
Кинули они жребий, кому в лес идти, волком посмотрел на меня проигравший, но пошел. Стал я подле стремени Рудого и шею под меч подставил.
— Не знаю, — Рудый говорит, — что у тебя за корысть. Может, ты тех тринадцати и опасней во сто крат.
Я молчу. Вернулся разведчик: правда, говорит, через лес их брать надо, у дороги, за третьим поворотом в засаде лежат.
— Я, — Рудый говорит, — тебя сейчас свяжу. И не спорь, а то горло перережу.
Я не спорю. Связал он меня и на дороге оставил. Все спешились и в лес пошли. Скоро слышу: бой идет. Кого, думаю, под мечи подвел, свою судьбу пытая? Но раз в мир вышел, нельзя все по лесам мышью шнырять безгрешной. Жесток мир, и злы люди.
Вернулись. Двух пленных ведут, остальных, видать, всех перебили, подкравшись.
Повеселел Рудый.
— Не знаю, — говорит, — чего ты ищешь, но я, чего искал, то нашел. Доволен князь будет. Не ушли разбойнички.
Так вы княжеские люди? — говорю. — Хороши у князя слуги: чуть сироту безвинно не порешили.
— Нахален ты! — Рудый говорит. — Ну, в долгу я перед тобой. Чего ты-то хотел?
— Вы куда едете?
— В Смоленск возвращаемся. Там князь. С собой, что ли, взять тебя?
— А возьми.
Странно смеется Рудый:
— К князю не повезу, а другому доставлю.
— Кто такой другой? — спрашиваю.
— Поедешь со мной — увидишь.
— Развязывай: еду.
Развязал он меня и к себе в седло посадил. Поехали. Непривычно мне на лошади трястись, высоко и шатко. Рудый меня расспрашивает: кто я, да откуда, да что умею, да чего ищу.