Богатырское поле
Шрифт:
— Тебе, Левонтий, виднее,— сказал Всеволод. — Кого хошь, того и бери в помощники.
Поздним вечером, после обильного угощения, вернулись Левонтий и Никитка из княжеского терема, а с зорькой они уже были в мастерской.
Много у них работы. И за год не управиться. А хочется сделать поскорее. Изукрасить весь храм сверху донизу резным камнем задумал Левонтий. Чтобы не только богатой росписью внутри радовал он глаз, чтобы и снаружи был праздник. В Византии таких храмов не ставили. Да византийская строгость и не по нутру русскому человеку. Не в небеса должен
И направил Левонтий Никитку снова по деревням — поглядеть на резьбу, отобрать, что лучше, что сгодится для большой работы. На этот раз ему дали коня, а в провожатые — меченошу Склира.
Так и не довелось Никитке погулять с Аленкой на осенних хороводах. Грустно было обоим перед близким расставанием. Когда-то доведется свидеться?! Небезопасна дальняя дорога, чего только не случится в пути.
Взял бы Никитка с собой и Аленку, но давешняя беда отдалила их друг от друга. Редко слышался теперь в Левонтиевой избе Аленкин смех, редко улыбался и Никитка. Сквозным холодком разделила их атаманова черная тень. Столкнутся, бывало, в сенях, посторонятся друг друга и разойдутся. А после Аленка плачет в углу, и у Никитки все валится из рук.
Им бы и не встречаться, да не тут-то было. Случалось, уедет Никитка на день-другой по делам, затоскует по Аленке, рвется домой, коня загонит, торопится. И Аленка с замиранием сердца прислушивается к конскому топоту — не Никитка ли? А сойдутся — и снова молчат. Что тут поделать?.. На что Левонтий человек старый, бывалый, но и он теряется. Разве вот только время залечит рану. Да и залечит ли?
Только, видать, плохо знал Никитка Аленкин нрав. Да
и Аленка самой себе дивилась — откуда вдруг сила такая взялась?
Вечером, втайне от всех, разыскала она на княжеском дворе брата.
Увидев сестру, Давыдка немало удивился, в разговоре держался строго. Выслушав ее просьбу, сказал:
— Сарафан за кафтаном не бегает.
— Уважь, Давыдка,— со слезами на глазах упрашивала Аленка.— Вон каким знатным ты стал при князе. Не прошу я у тебя ни золота, ни серебра. Дай поехать с Никиткой. Уважь.
— А за чем же дело? — смягчившись, спросил Давыдка.
— А дело за малым: вели подать заутра к Левонтиеву двору возок. Доеду до Заборья, там и останусь. Повидаюсь с подругами.
— С Любашей небось?
— Повидаюсь и с Любашей. Дороги-то Любаша тебе не перебежала.
— О том ли речь,— снова нахмурился Давыдка. Но, подумав, обещал: — Ладно. Утром жди.
О своем разговоре с Давыдкой Аленка не сказала дома ни слова. Только лицом просветлела, весь вечер распевала песни.
«И чему радуется? — дивился камнесечец.— Не возьму в толк. Верно говорят: бабья душа потемки».
Зато утром, когда подкатил к Левонтиевой избе возок, все разъяснилось.
— Ну и хитрющая ты, Аленка,— говорил с легкой укоризной Левонтий.— А от нас зря таилась. Отпустили бы все равно, неволить не стали...
Про себя радуясь случившемуся,
— Чего надумала?
— Захотела да и надумала. Доеду до Заборья, а там погляжу.
Задиристый ответ Аленки Никитке не понравился. Но перечить он не стал.
Провожая Никитку с Аленкой, все были радостно возбуждены. Только Антонина погрустнела, да и с чего бы ей веселиться? Опять одна останется хозяевать в избе. Мар куха ей не помощник. Да и девичьи тревоги тоже высказать некому. Отец отродясь был хмур, с дочерью и двумя словами не перекинется.
Вслед за возком, чуть погодя, верхом на рыжем коне прискакал Склир. Был он боек, в чужой избе чувствовал себя как дома. Маркухе дал поглядеть на свой меч, мужикам рассказал о поездке в Заборье. Пока рассказывал, глаз не сводил с Антонины.
Молод, красив был меченоша. Неспроста девки ходили за ним табуном. В хороводах о Склире рассказывали срамное. Сидя против него за столом, Антонина рделась стыдливым румянцем.
Уже на крыльце, когда выходили провожать отъезжающих, Склир попридержался, склонившись к Антонине, опалил ей щеку своим дыханьем:
— Хороша, касаточка...
— Подь ты, шальной,— испуганно отстранилась от него Антонина.
Но крепкие руки Склира уже скользили по ее бедрам.
— Вернусь, наведаюсь в гости. Не выгонишь?
Антонина охнула, сбежала во двор. Снизу, со двора, окатила его укоризненным взглядом. Но кроме укора было в ее взгляде еще что-то. Однако, когда выехали за городские ворота, все забылось. Впереди, подпрыгивая на ухабах, пылил возок с Аленкой, за переправой синели бескрайние леса.
У Склира сладко защемило сердце. Всплыло перед глазами меченоши Любашино лицо, вспомнилась ночь у плетня, свадьба в Заборье, пир горой до самого утра...
— Э-гей! — кричал мужик на возке и замахивался на коней сыромятным кнутом.
Из-под колес возка с визгом выскакивали свиньи. Мужики, заслоняясь от солнца, глядели на бойкий выезд, гадали, куда и за какой срочной надобностью спешат люди.
— Должно, снова какая беда.
— Али князья ссорятся?
— У гола гол голик. Нам бояться нечего.
И неторопливо разошлись по своим избам.
2
У Никитки дух захватило, когда он услышал от Левонтия о задуманном. Такого на Руси еще никто не слагал. Никто о таком и слыхом не слыхивал.
— Всю стену изукрасим твоими узорами. Зверей, райских птиц и всякую живность поселим в твоем лесу. Пусть глядят — и дивятся, и радуются за землю русскую. Хороша наша земля — величава и причудлива. И всего в ней в избытке. А оттого и не жаль раздаривать красоту. Берите, уносите в сердце своем.
Всю красоту выплеснуть на соборные стены. И не выдумать ее из головы, не вырубить из камня во сне увиденное, а собрать по деревням, по проселкам...
Потому и не задержался Никитка в милом сердцу Заборье, а на следующее же утро подался вверх по Клязьме, в заповедные места, где жили большие хитрецы-умельцы: по дереву так работали, что сердце радовалось. Дорогу указали мужики: