Богатырское поле
Шрифт:
— Из Боровко-ов,— проблеял мужик и громко икнул.— Аль тоже в Боровки собрался?
Никитка, нахмурившись, промолчал. Сразу раскрываться перед незнакомым человеком он не хотел.
— Тебя как зовут?
— Серка.
— Эко имечко,— сказал Никитка.— Ну да ладно. В Боровки не проведешь?
— В Боровки-то? — прищурился мужик. Теперь, когда беда миновала, когда разговор пошел о житейском, лицо его преобразилось, на губах появилась хитрая ухмылка.
«Не зря сказывали про боровковских,— вспомнил Никитка.— Вона какой Серка. Уж
Серка думал, почесывая рукой за ухом и щуря на огонь единственный глаз.
— В Боровки так в Боровки,— сказал он наконец все с той же хитрой ухмылкой.— Чай, Акумка не прибьет...
Он помолчал и добавил:
— Акумка у нас в Боровках за главного. Через него мы и стоим. Не то давно бы прибрал к себе боярин Захария.
— От Захарии ушли, не уйдете от нового хозяина,— сказал Никитка.— Нынче боярин за дочерью отдал Давыдке Заборье. А от Заборья до Боровков не тридцать верст киселя хлебать. Отыщет вас Давыдка...
— Может, и отыщет,— мрачно кивнул Серка.
— Ночью-то не заблудимся?
— А мне хоть глаз завяжи... Я тут каждую травинку знаю.
— С чего же тогда угодил под медведя?
Серка хихикнул:
— Ишь как приметил. Только я тебе вот что скажу: медведь-то не наш был, пришлый. Много бортей у нас разорил, много порушил сот. Беда!.. Выследил я его, да вот недоглядел: умный медведь оказался. Спасибо тебе, человече, спас ты меня от верной смерти.
И Серка поклонился Никитке.
Не нравились Никитке Серкины улыбки. Да что поделать? Без Серки никак ему не добраться до Боровков.
Не обманул одноглазый — дорогу он знал хорошо, по лесу не плутал, шел, будто у себя в огороде, да только не вывел их к Боровкам, а затащил в такую глухомань, что и звезды за деревьями не разглядишь. Затащил, а сам уполз, как уж...
Ударил себя Никитка кулаком по лбу, да поздно:
— Дурак, ну и дурак же я! И как только мог такому хитрому мужику поверить?!
Аленка успокоила его:
— Не ты один. И я уши развесила. Такого надо было за порты держать...
— Хват мужик. Без промашки. Точно — из Боровков...
— Что правда, то правда. Про боровковских такое сказывают: лапти сплел, да и концы схоронил. Знают их у нас в Заборье. Лаптями мужики по всему Ополью торгуют, а бабы, говорят, уж такие ли мастерицы — вкуснее боровковских соленых грибков нигде не отведаешь...
Долго еще бродили Никитка с Аленкой по лесу. Перед рассветом — уж закраина неба порозовела — упали в траву и заснули как мертвые.
А проснулись они от петушиного крика.
Еще бы два шага им ступить — и вышли бы к спрятавшемуся за кустами плетню: Боровки-то были рядом.
3
— А ну-ка, черт козлоногий, сказывай, как гостей в лесу закружил,— встретил Акумка прибежавшего на его зов запыхавшегося Серку.
Ступив в горницу, Серка остолбенел — и не от сурового взгляда старосты, а оттого, что увидел в Акумкиной избе своих давешних попутчиков.
—
Был он велик ростом, могутен в плечах, шея толстая, красная, будто на огне каленая, борода во все стороны топорщится, как шерсть на спине у испуганного кота. Серка рядом с ним и вовсе терялся — не мужик, а только одна насмешка: ни мяса, ни бороды.
— Ступай уж,— не добившись от Серки ни слова, милостиво отпустил его Акумка,— А вы, гости дорогие, пожалуйте к столу. Не обижайте старика, отведайте нашего яства.
Никитка с Аленкой, набродившись в лесу, проголодались, отказываться от приглашения не стали. Хозяйка, Акумкина сестра Ниша, пышная, как крупитчатая булка, тонкоголосая и улыбчивая, поставила посреди стола миску с медом, миску со сметаной да разложила несколько ломтей пахучего теплого хлеба.
Аленке даже дурно стало. Поспешно перекрестившись в угол, она зачерпнула ложку густого золотистого меда, намазала его на хлеб; другой ложкой зачерпнула сметаны. Опасливо поглядела на хозяйку.
Перехватив ее взгляд, Ниша сказала:
— Ешьте, ешьте, дорогие гости. Не стесняйтесь.
— Всякая избушка своей крышей крыта,— подхватил Акумка. — Ежели что не по душе, так не обессудьте.
В деревне у себя Акумка слыл человеком суровым, но с гостями был предупредительно ласков. Переступив порог Акумкиной избы, Никитка сунул оторопевшему старосте под нос Михалкову печать: гляди, дескать, мы люди князевы, не по своей воле пришли в Боровки, и нужна нам от тебя подмога; ежели что не так, не мы — к нязевытиуны разберутся, а у них суд короток.
У Акумки дыханье сперло при виде Михалковой печати; аккуратно, боясь повредить, повертел ее в руке, бережно стряхнул приставшие к воску еловые иголочки. Ниша, стоя на цыпочках, оторопелыми, готовыми выскочить из орбит глазами заглядывала через его плечо.
Пока ели Никитка с Аленкой, Акумка о всяком передумал. А пуще всего гадал: с чем пожаловали гости? С добром от князя не приходят, это ясно. Не ясно только, какую беду привели за собой пришлые...
Но когда Никитка, нахлебавшись сметаны, рассказал, зачем прибыл в Боровки, Акумка чуть не подпрыгнул от радости: «Пронесло, пронесло. Слава тебе, господи, пронесло!..»
— Да-а,— успокоившись и обретя былую домовитость, улыбнулся Акумка,— много всякого чудного народа на земле. Знал я доселе: княжье дело — пиры пировать, да охотиться, да войну воевать. А чтобы доски собирать, такого еще не слыхивал.
— Ты толком говори,— оборвал его Никитка.
— А что толком-то, что толком?— зачастил староста.— Вы вон к Серке загляните. У Серки не изба — кружево...— И, уже совсем расхрабрившись, добавил:— Князю виднее, конечно, что к чему. А про нас рассуди: пользы нам от Серкиного баловства, ну прямо тебе скажу, никакой... Лапти-то, они идут, наши-то лапти самые ходкие. А вот Серкина работа — кому она нужна?..