Богатырское поле
Шрифт:
Всеволод сел на лавку, порывисто обнял брата.
— Иного ответа от тебя не ждал. Велю немедля собирать войско.
Давыдка с Володарем переглянулись.
— И мы с вами, князья, нешто останемся в стороне,— сказал Давыдка.
17
Коня загнал боярин Детилец, привез Ярополку во Владимир плохую весть: каменщиковы посланцы прошли через Москву, на том и след их пропал — должно, добрались до Чернигова. Быть беде.
Князь наградил боярина за усердие; оставшись один, приуныл. Сидел в гриднице, подперев голову кулаком, думал нелегкую думу. Но дума стройно не складывалась, приходили всякие
Не раз уже заглядывала в гридницу карлица Явориха, качала головой, вздыхала. Княжья немочь больно ранила ее. Наказав девкам в поварне, что и как стряпать, пробралась она к Ярополку, подползла к нему на коленях, стукнула лбом в половицу.
Услышав шорох, князь повернулся, грустной улыбкой приветил карлицу.
— Что пригорюнился, княже? — глядя ему в глаза, спросила Явориха.— Опять опечалили тебя вести?
— Худо мне, Явориха,— сказал Ярополк.— Не сносить мне головы: дядья собирают войско.
— И, миленький,— пропела карлица, кривя беззубый рот.— Взял топор — возьми и топорище. До поры не кручинься. Беда куны дарит.
— Да какая мне от того выгода?
— Была бы голова, будет и выгода,— отозвалась Явориха. Сидя на полу у ног Ярополка, она ласково погладила ему колено, потерлась о его опущенную ладонь щекой.
Плела старуха слова, будто кружево, пересыпала речь свою пословицами, а за пословицами вела одну тайную мысль:
— Ты порошочку-то Михалке подсыпь, порошочку. Пошли меня, старую, в лесок, соберу тебе травки. Подсушу, истолку в ступе... Хе-хе. Аль некому постоять за князя, неужто не сыщется верного человека?
Ярополк содрогнулся, отпихнул карлицу ногой:
— Чего бормочешь, старая?
Но сказал не зло, посерчал только для виду. Оттого и не уползла карлица. Поластилась, поохала, да и опять за свои кружева.
Ярополк спросил ее:
— А есть такая травка?
Поняла его старуха, засветилась всем лицом:
— Спасибо тебе, князюшко. За трапезу не волнуйся — девки стряпать мастерицы. А я покуда в лесочек, в лесочек...
Проворковала и скрылась. Встрепенулся Ярополк, хотел возвратить карлицу, а ее и след простыл. «Видать, судьба»,— решил Ярополк и послал за Мстиславом в Суздаль.
С посланным Мстислав повелел передать, что будет во Владимире поутру.
С нетерпением ждал Ярополк брата. Отстоял службу в соборе, замаливая грех; но, выйдя из собора, снова будто окаменел — подсказанное карлицей запало глубоко в сердце. Еще бы: не малый соблазн это — покончить со всем без риска и разом.
Мстислав удивился мрачности брата. Был он хоть и старше Ярополка, но выглядел моложе: красивый, доступный, простой. Мстислава не мучили угрызения совести. Услышав от Ярополка о замыслах Михалки, он проговорил запальчиво:
— Вот и ладно. Пообмякло тело без рубки. А только скажу тебе, брате: зря ты отпустил Михалку из Владимира, на себя понадеялся.
— Не запирать же его было в поруб... Клятву мы дали — не он,— пробормотал Ярополк, все еще не решаясь посвящать брата в свои планы. Да и не знал, с чего начать непростой разговор. Только понимал: без Мстислава никак нельзя — связала их судьба единой веревочкой. А значит, виться той веревочке до конца.
Речь свою повел Ярополк издалека. Похвально, что Мстислав жаждет сразиться с Михалкой в честном
Ярополковы слова поколебали самоуверенность брата. Не умел Мстислав говорить, не поднаторел в учености и потому слушал Ярополка со вниманием. Все глубже и глубже проникали в него ползучие речи владимирского князя, и все бледнее становилась пугавшая его с детства тень Окаянного Святополка, порешившего братьев своих Бориса и Глеба...
Знал Ярополк, за какой конец взяться,— темное будущее нарисовал Мстиславу. Время ли раздумывать, ежели судьба стучится у ворот?! И не судьба, а бесчестье. Им же господь вложил в руки оружие — не они идут с бранью на дядьев своих, дядья идут на сыновцев. А ежели владимирский и суздальский стол останется за ними, значит, и правда на их стороне,— значит, простятся им все грехи. В случае же неудачи мыкаться молодым князьям по белу свету, просить подаяния, жить изгоями до конца дней своих. Второй раз Михалка на раздел не пойдет. Возьмет себе Владимир и Суздаль, а Переяславль и Ростов отдаст Всеволоду.
Проглотив ком, Мстислав сказал:
— Быть по-твоему, брате.
И снова призвал к себе Ярополк послушную карлицу. Старуха тут же явилась на зов, преданными глазами впилась в лица молодых князей.
— Все ли сделала, старая?— спросил ее Ярополк.— Ходила ли в лес, собрала ли зелья?
— И в лес ходила,и зельюшка собрала,— проквакала мамка.— Зелье в печурке сушится, набирается тайной силы.
— Пусть набирается,— сказал Ярополк.— А мы с братом покуда медку изопьем. Прикажи-ка своим девкам нацедить самого сладкого.
— Нацедим, князь, как велишь.
Старуха улыбнулась, открыв полый рот с единственным зубом-резцом, и, пятясь, скрылась за дверью. Мстислава передернуло.
— Ведьма твоя мамка,— сказал он.— Креста на ней нет.
— Зато крепкой веры. Горло за меня перегрызет. Подыхать будет, а рот разинет, чтобы недруга укусить. Сыщи-ка такого среди любимых гридней. Не сыщешь. Глазами алчными ждут посул. А коли золото в суме не позвякивает, глядят по сторонам: к кому бы переметнуться.
— Что верно, то верно,— согласился Мстислав.
Девки принесли мед, расставили жбаны на льняной скатерти, к меду подали блюда с ромейскими сладостями.
Князья выпили по чаре — полегчало. Налили по второй — совсем осмелели. Стали говорить о задумке своей, не таясь. Да и кого таиться? Себя таиться? Зачем, коли уж на дело этакое решились?!
Думали-гадали: кому вручить свою кривду? Одно знали — человеку верному, но неприметному, чтобы у Михалки, упаси боже, не вызвать подозрений. Сидели, потели, наконец надумали: кому, как не Петряте, московскому огнищанину. Как ни поверни, по всему подходит Петрята, а главное — Кучковичам родня. Кучковичам от Михалки не ждать пощады. Сядет Михалка на стол, расправится с Андреевыми убийцами. А там доберется и до огнищанина.