Богатырское поле
Шрифт:
Вот и теперь перекрестился Левонтий у своего куста и уж после этого боязливо посмотрел на храм — стоит!.. И нынешние полые воды не смыли его, не снесли тяжелые льдины. Эка врос между двух стремительных струй, стоит гордо, полыхает золотым шлемом так, что больно глазам.
Придирчивый взгляд Левонтия всякий раз примечал в постройке недостатки: и лестницу взял бы пошире, и вход на полати, облегчил... Но людям храм нравился, нравился он и покойному князю Андрею — угодил ему Левонтий.
— Будто в сердце ты мне глядел,— говорил князь.
Часто, бывало, наезжал он в храм — один, без дружины,— подолгу стоял на полатях, молился за упокой души любимого сына
Много лет прошло с тех пор, а хорошо помнил Левонтий, как строили этот храм: как рыли глубокую яму, как
забивали ее каменными глыбами, как насыпали холм и укрепляли его, а после — плита к плите — вели ввысь стены. Помнил, с какой тревогой ждали первого половодья, гадали — устоит ли холм?.. Ночью, крестясь и обливаясь потом, прислушивался Левонтий к шорохам на реке и гулким выстрелам: ломался лед. Потом каждое утро и каждый вечер камнесечец замерял уровень воды, на свае у пристани делал зарубки. Вода, в том году случилась буйная, льдины, поднятые с промерзших до дна стариц, ударяли в зеленый островок, словно живые, наползали друг на друга, но, не добравшись до храма, обессиленно опадали обратно в реку. А после вода установилась, тучи разошлись, и выглянуло солнце. И тогда столпился народ на высоких валах Боголюбова — столпился и замер от удивления. Всякое случалось видеть боголюбовцам, но такого чуда они еще не видывали никогда:широко, насколько хватает глаз, раскинулась вода, и среди этой воды, в сини неба и в сини волн, белый, словно только что опустившийся на реку лебедь, стоял Левонтиев храм Покрова...
Тишиной и запустением встречало княжеских посланников Боголюбово. Даже у ворот никого не было — оба полотна раскрыты настежь.
Шелудивый пес, испуганно взвизгнув, шарахнулся из-под копыт ворвавшихся во двор усадьбы коней.
— Эй, кто тут есть живой? — крикнул Давыдка. Краем глаза он уже приметил: люди есть, но таятся, поглядывают в щелочки приотволоченных окон.
Из притвора церкви, припадая на несгибающуюся ногу, вышел старик, взял Давыдкиного коня под уздцы.
— Кто таков будешь? — строго спросил Давыдка.
— Воротник я...
— А почто не у ворот?
— За нуждою...
— Придержи-ка,— Давыдка спрыгнул с копя.— Ну, воротник, показывай, где у тебя тут Ярополкова баба, почто от нас таится? Веди — посланные мы от князя...
— А князь-то кто?
— Аль ошалел?! Михаил Юрьевич.
— Вот те квас,— удивился воротник и повел Давыдку с воями в терем.
Левонтий остался во дворе. Все здесь напоминало ему о былом. Не год и не два провел он в Боголюбове, строя и этот храм, и этот дворец. Вот здесь, на этом месте, тесали каменные глыбы, рядом замешивали раствор, отсюда Левонтий следил за стройкой. Был он тогда моложе и крепче, сам взбегал на леса, сам работал зубилом — не терпелось ему везде приложить свою руку. Теперь силы ушли, ноги ослабли, скрючило пальцы на руках, потухли глаза,— вона как застлало их, не разглядеть креста на церковной маковке. Или это слезы, а не туман?.. Слаб, слаб стал Левонтий. Ему бы не плакать, а гордиться: сделано многое из того, что задумано, а то, что задумано на две жизни,— разве его вина? Пусть Никитка завершает начатое —
Чтобы успокоить себя, Левонтий стегнул плетью по ушастому лопуху. Хотел стегнуть еще раз, но рука с плетью замерла на взмахе: за лопухом в забранном железными прутьями оконце вровень с землей белела чья-то борода...
Левонтий присел перед оконцем на корточки, заглянул в поруб.
— Кто ты?
— Ивор,— сказала борода.
— Иворушка? — удивился Левонтий.— Да почто же тебя в поруб-то?
— За песню. Песню такую пел мужикам, чтоб не ходили с Ростиславичами... Вот и сунули в яму.
Давно не встречал Левонтий Ивора, хотя и доходили о нем слухи,— о певце разное рассказывали и в народе, и в княжеском терему. Смел был Ивор, неосторожен; за соболиные шкурки песни своей не продавал... Только бы суметь, ничего не пожалел бы Левонтий, чтобы вызволить Ивора из поруба.
— Ты погоди-ка, я сейчас,— засуетился он и, частя ногами, побежал к терему, из которого уже выходили Давыдка с воями, за воями шли — все в черном — мать и жена Ярополка с подружками. Подружки голосили и припадали губами к их одеждам.
Старая княгиня шла гордо, не глядя по сторонам. Казалось, ее не трогали ни хмурые взгляды воев, ни крики прощающихся женщин.
По знаку Давыдки княгинь оттеснили от провожающих, усадили в возок...
Все уже были верхом, только Левонтиева кобыла поводила ушами, укоризненно косясь на своего нерасторопного хозяина.
— Ты бы, Давыдка, Ивора-то пожалел,— сказал Левонтий, гладя дрожащей рукой холку Давыдкиного жеребца.— В порубе он, по Мстиславовой милости. Заступись...
Темная зыбь всколыхнулась в Давыдкиных глазах.
— Ай неймется старому,— сказал он, словно сквозь зубы выплюнул.— Знамо, за дело брошен.
Левонтий отшатнулся. Казалось, Давыдка только и ждал этого. Подняв коня, он взмахнул рукой, и весь отряд с криками и улюлюканьем устремился за крепостные ворота...
ПРОЛОГ
1
ВСЕВОЛОД
В лето 6668 (1160г), когда завершили строительство владимирского Успенского собора, в Ростове была истреблена страшным пожаром дубовая кафедральная церковь. Вместе с ней сгорело множество боярских теремов; ходили слухи, будто изловили на пожарище подозрительных людей, и те на допросе признались, что наущены были на сие злодейство самим князем Андреем Юрьевичем. Так ли это или нет, но вскоре боголюбивый князь приказал ставить на берегу Неро-озера новый белокаменный собор, для чего немедля отрядил в Ростов камнесечца Левонтия с каменщиками, плотниками и иными зело искусными мастерами.
Прошло два года. Отозванный на закладку Золотых ворот, Левонтий возвращался во Владимир.
В ночном лесу выл ветер. Снег завалил едва видимую дорожную колею, насыпал вокруг возов высокие сугробы. Берестяные факелы бросали красные отблески на заросшие инеем бородатые лица мужиков. Лошади оседали в снегу, фыркали и рвали постромки.
Накрывшись шубой, Левонтий вспоминал, как в такую же суровую и раннюю зиму он, прибившись к соляникам, впервые прибыл во Владимир.
Уже тогда его покорило величие насыпных валов, окруживших молодой город. Всюду стучали топоры, белели свежими срубами избы, в морозном воздухе стоял терпкий запах сосновой смолы. Через раскрытые настежь Торговые ворота шли возы с лесом и камнем, на площади перед княжеским дворцом горели костры...