Богемная трилогия
Шрифт:
— Я был знаком с Марлен Дитрих, — сказал толстяк.
— Вот видите…
— Какое ожерелье, какая Марлен Дитрих, когда ты ее видел? — рассвирепела Мария. — Верни вещи обратно в шкатулку!
— Моя сестра не до конца посвящена в историю этой коллекции. Она экономист, человек точных цифр и расчетов, жизнь всегда была моей привилегией.
— При чем тут моя профессия?
— Вот серьги. Видите, какие брильянты маленькие, а граней здесь сотни. Итальянский народ вырвал их из ушей любовницы Муссолини, прежде чем повесить
И в это время погас свет.
Мария опешила только на секунду.
— Руки! — крикнула она. — Руки на стол, немедленно всем руки на стол! Сидеть!
И, выскочив на веранду, схватила керосиновую лампу и тотчас вернулась. Потом зажгла фитиль дрожащими руками и обвела лампой застывшие фигуры гостей.
— Где брильянты? — спросила Мария.
— Они все здесь, — почти заикаясь, ответила переводчица. — Не беспокойтесь, пожалуйста, они не украдут.
— Этого мы знать с вами не можем, — сказала Мария.
— Мария, — сдерживая смех, сказал старик, — ты позоришь нашу славную семью.
— А ты, — начала она, но в это время зажегся свет. Испуганно глядя на Марию, гости положили на стол драгоценности.
— Продолжим, — сказал старик. — Вот монета времен римского императора Антиоха, важна не сама монета и даже не то, что она из чистого золота, важнее, при каких обстоятельствах она была обнаружена и как попала в эту шкатулку… Мария, — обратился он к сестре, — тебе не кажется, что уже можно погасить лампу?
— Да? — сказала Мария. — А если снова погаснет свет?
Тут старик не выдержал и расхохотался так, что в комнате сразу стало легко и весело. Все с обожанием посмотрели на Марию, а толстяк, покачав головой, сказал: «Темперамент».
— Что ты можешь сшить мне, Николай? Разве сегодня такой крой, как у адмиральского пиджака, это пиджак наших с тобою отцов, я вытирал о край отцовского пиджака нос, когда плакал, вкусный пиджак, любимый пиджак. Что ты можешь скроить, Николай?
— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, — бормотал портной, забираясь в подмышки Георгию, щекоча метром ляжки. — Сию секундочку…
А там, забросив метр на шею, быстро и ладненько заносил цифирки в записную книжку.
— Все ясно, — говорил он и уходил шить новый костюм. Ему действительно все было ясно. Он был хороший мастер.
Но почему-то, и это было самое необыкновенное, на примерке ладилось, все было впору Георгию, а вот натягивал уже сшитые брюки — и разлетались пуговицы в разные стороны.
— Нет, это вы нарочно! — ужасался портной.
— Бог — свидетель, — повторял Георгий. — Бог — свидетель.
— Но не могли же вы так поправиться за два дня!
— Не мог, — печально соглашался Георгий. Он был
Мария шла рядом с братом. На нем был новый синий в полоску костюм. Он уезжал далеко. Она сияла, как будто только что родила его заново. Она взял его под руку, брат не сопротивлялся, недоверчиво взглянула — не смеется ли? Нет, был серьезен. На них смотрели из окон. Так они не шли никогда.
Когда проходили мимо церкви, Мария мысленно поблагодарила Бога. Брат принадлежал ей. Ненадолго, до отъезда, но потом он будет принадлежать всегда. Она в его отсутствие приведет в порядок дом, объединит их половины, согласие она уже получила. Пусть он живет вместе с ней в ее комнатах, а там откроет галерею, надо списаться, чтобы разбросанные по всей стране его вещи собрать в одном месте. То, что она затевала, было грандиозно, ни одна жена не способна была сделать для него большего.
Она поняла главное с ним не надо делиться планами, он все отрицает, пока своими глазами не увидит. Как маленький. И он увидит, увидит!
Она шла под руку с братом, ликующая, она шла есть мороженое в парк, она шла открывать галерею в новом перестроенном доме. И незаметным движением счастливая Мария прикоснулась к лацкану его пиджака.
Все было сделано без него.
По стенам великолепного зала развешана и подсвечена его жизнь так, как ее понимали другие люди. Они понимали ее неплохо, и в их понимании эта жизнь представлялась значительной.
Один только он знал — из какого мусора она состояла. Он отвечал на поздравления сдержанными мудрыми кивками. Он не понимал длинных монологов на чужом языке и не вникал особенно в слова переводчика. Но отвечал на поздравления значительно.
«Художник должен грешить величественностью», — неожиданно подумал он.
Потом он пошел по выставке, слегка раскачиваясь, как петух, и такой же надутый, преисполненный важности.
— Это замечательно, — подскочила к нему маленькая седенькая старушка. — Просто шок! Из какой фактуры это сделано?
Выслушав перевод, старик сказал с важной миной:
— Из дерьма, мадам, все, что вы видите, сделано из дерьма.
Старик не знал, что сказал переводчик, но отошла старушка от него еще более потрясенная, чем когда приблизилась.
— Теперь надо дать интервью, — сказал переводчик. — Вы не могли бы ответить на несколько вопросов?
— Что они хотели бы знать?
— Прежде всего вашу биографию.
— Моя биография, — важно сказал старик газетчикам, — это биография страны. У вас есть в библиотеках подписка «Правды» за последние шестьдесят лет, там вся моя биография.
— А детали? Им интересно знать детали.
— Там и детали… Слушай, парень, — обратился он к переводчику. — Где у них здесь вода? Душно, принеси мне, пожалуйста, воды.