Боги, дороги и рыжие неприятности
Шрифт:
– Разве могла я обойти своим вниманием столь восхитительное подземелье, когда сам досточтимый господин судья так горячо и страстно убеждал его посетить?
– в том ему откликнулась я, опускаясь на жалобно скрипнувшую скамью.
Вежливость, конечно, требовала дождаться приглашения, но нелегко блистать примерным воспитанием, когда и на ногах-то с трудом держишься.
– Господин судья весьма любезен, - яду в голосе немного поубавилось и его обладатель наконец-то появился из-за двери. Только разглядеть его все никак не получалось, уж очень туман мешал. Стоп, откуда он вообще в подвале? И в моей голове тоже,
– ... уже. Тут знают толк в изысканном обществе и приятном убранстве,вы не находите?
– донеслось из этого тумана и я послушно подхватила:
– Истинно так. Пребывание в этих славных стенах величайшая честь для меня. И невыразимое наслаждение.
Тут комната покачнулась и затылок мой с гулким стуком встретился со стеной. От боли в голове немного прояснилось, но к горлу тут же подкатила тошнота.
Ну конечно, мало мне унижений на сегодня, так надо еще пол заблевать, будто пьянь подзаборная. Нет уж, такого мне не надо. Значит, зубы стиснуть и дышать носом... медленно и очень осторожно.
Чуть отдышавшись, я хотела было спросить, как долго мне еще ждать казни, но мой собеседник заговорил первым:
– Полагаю, вы будете счастливы узнать, что сие дивное пристанище не успеет наскучить вам и в полдень вас препроводят к вашим без сомнения достойным предкам.
Так скоро... но это же хорошо, да?
– Отрадно слышать, - кое-как протолкнула я сквозь непослушные губы. И даже кивнул бы благодарно, но побоялась, что со скамьи свалюсь.
Мне что-то ответили, но разобрать я ничего не смогла. Все шум этот, будь он неладен, будто кто молотом в стену лупит. Вот дурак, а если рухнет стена? Раздавит же всех... И близко так еще, прямо за спиной, вон каждый удар в хребте отдается, и все быстрее, быстрее... да нет же, это не за спиной, это внутри меня. Сердце... стучит...
Потом что-то затрещало, и я полетела вниз, в темноту.
Следующее что помню - лежу на спине, в бок упирается что-то острое, а перед лицом плавно покачивается мешочек, и воняет от него ужасающе. И очень знакомо. Смолой семисила, змееглавом и крученкой болотной. Первейшее средство, если вдруг кто без чувств рухнул. Заодно наконец-то разглядела своего недавнего собеседника. В том, что это именно он я даже не сомневалась.
Было бы что разглядывать, если честно. Лицо как лицо, разве что бледное излишне. Нос длинный, рот узкий, глаза очень светлые, почти как у меня, волосы темные, но цвет не разобрать в полумраке. Некрасив, но не настолько, чтоб в кошмарах являться.
– Обломки скамьи невероятно удобны, вы не находите?
– как ни в чем ни бывало, осведомился этот добрый и невероятно чуткий господин.
– Все же возьму на себя смелость предложить вам иное место для отдыха.
– Право же, не стоит беспокоиться. Мне более чем уютно, - выдавила я, но протянутую руку все же приняла.
Хозяин подземелий терпеливо дождался, пока я найду опору для ног и кое-как выпрямлюсь, затем отвел к оставшейся целой скамье и даже учтиво придержал за локоть, когда я запнулась на ровном месте.
– Вы слишком любезны для тюремщика, - пробормотала я, осторожно усаживаясь.
Еще не хватало тут еще что-нибудь сломать...
– Это лишь потому, что я не имею чести быть тюремщиком, - откликнулся он, устраиваясь рядом со мной, - Его Императорское Величество оказал мне
– Хороша милость, - невесело усмехнулась я, - Как там... «мне честь оказана, что горше пытки, и сердце обжигает яд благоволенья...»
– «...и доброту познать мне довелось, что хищным зверем раздирает в клочья.» - подхватил Мастер Палач к моему немалому удивлению. А ведь не похож на ценителя старинных баллад.
Мы надолго замолчали, думая каждый о своем. Кажется, я даже задремала, а когда проснулась, Мастера Палача рядом не было, зато с лестницы доносились голоса и металлическое позвякивание. Голоса были мужские и очень сердитые, но сколько я не прислушивалась, ни слова не разобрала.
Тут из-за двери выскочил хозяин подземелья и бегом бросился ко мне.
– Пей, быстро, - рявкнул он шепотом и чуть не вышиб мне передние зубы краем глиняной кружки.
От неожиданности я покорно проглотила вязкую горечь, пахнущую травами и чем-то еще, незнакомым. И только палач успел забросить кружку в угол и отскочить от меня подальше, как объявился печально знакомый мне капитан Скегги. За его спиной робко топтался упитанный краснощекий юнец в новеньком синем мундире. Одной рукой парнишка удерживал взведенный самострел, а в другой приличный моток толстой цепи с массивными кандалами на концах. Цепь у бедняги все время разматывалась, кандалы скрежетали по полу, а самострел смотрел то в потолок, то в пол, то доблестному капитану в спину. Выглядело это все так глупо, что я не сдержалась и хихикнула.
– И снова радость озарила мою убогую обитель!
– возвестил заплечных дел мастер и отвесил капитану издевательский полупоклон: - Чем обязан столь великой чести?
– Время, - выдавил бравый командир стражи и дернулся в сторону крепыша с самострелом, будто спрятаться за него хотел, но в последний момент удержался..
– Столь коротка и быстротечна наша жизнь, столь многое ушло в потоке лет минувших, - продекламировал Мастер Палач первые строки популярной некогда оды «На смерть Героя Павшего» и снова поклонился: - Все будет готово сей же момент.
Я прикрыла глаза и слушала, как где-то за стеной звенят ключи и цепи, лязгают засовы, и раздаются монотонные команды палача. Мысли упорно вертелись вокруг одного: что, во имя предков, я только что выпила? Мне, конечно, доводилось слышать о «глотке милосердия», который успокаивает разум и помогает достойно пережить последние минуты, но во всех описаниях говорилось о «равнодушном оцепенении» и «скованности рассудка». У меня же напротив прояснилось в голове, да и такой бодрой я себя уже очень давно не чувствовала. Может, из-за болезни снадобье подействовало неправильно?
– Эту сковать, - резко бросил капитан, указывая на меня своему подчиненному.
Тот посерел лицом, но возразить не посмел. Вместо этого он закинул самострел за спину и принялся разматывать висящую на сгибе локтя цепь.
Я послушно вытянула руки вперед, позволила надеть на себя широкие браслеты кандалов и отвести в конец колонны смертников.
– В наши дни никто уже не заботится о том, чтобы привить юнцам хорошие манеры, но разве не прискорбно видеть столь вопиющее тому свидетельство?
– осуждающе покачал головой хозяин подземелий.
– Мыслимо ли оскорблять трепетный взор юной девушки грубым зрелищем, казни этого отребья?