Боги и человек (статьи)
Шрифт:
Осмия трехрогая — одиночная пчела — очень удобна для моих опытов. Она кормит своих личинок смесью меда и цветочной пыльцы. Я смешиваю это мучнистое медовое тесто с белком и получаю массу, достаточно плотную, чтобы личинка могла держаться на ее поверхности, не рискуя утонуть. На каждый из таких пирожков я помещаю по личинке среднего возраста.
Изготовленное мною кушанье не вызывает отвращения. Личинки охотно поедают его с таким же аппетитом, как и свою обычную пищу. Они растут, достигают нормальной величины и ткут коконы. На следующий год из них вышли пчелки–осмии.
Какой вывод сделать из этого?
Я в большом затруднении. «Все живое из яйца», — говорит физиология. Всякое животное в начале своего развития плотоядно: оно образуется и питается за счет яйца,
В таком случае новый вопрос. Почему все пчелиные по выходе из яйца питаются растительной пищей, а осиные — животной? Но на этот вопрос у меня нет ответа» (конец цитаты).
С точки зрения инженера тут нет никакой загадки. Инженер никогда не придумает из воска делать шестеренки, для него главное – материал и его сопротивление невзгодам жизни машины. Кроме того, инженер знает, что машине нужен привод, поэтому ее незачем кормить. В результате он никогда не будет делать машину из углеводов, ибо углеводы – только энергия, но никак не строительный материал. Строительный материал – белки.
Фабра поражает, что плотоядные личинки гибнут от меда, говорит, что мед для них – яд. Я же так не думаю, ибо во взрослом состоянии они будут есть мед с удовольствием, и яд точно так же на них действовал бы. Ибо яд поступает в жизненно важные структуры живого организма и отравляет их или меняет химические реакции на недопустимые. С точки зрения инженера у любой машины должен быть КПД — коэффициент полезного действия. Вот с него и начнем.
Плотоядная личинка могла бы быть в принципе и неплотоядной, если бы ей дали соответствующий строительный материал – белок. Как в курином яйце. Но в яйце насекомого никакого дополнительного белка нет, ему неоткуда взяться, мама у него была худая как скелет. В этом яйце белка ровно столько, сколько его содержится в желтке, из которого и получится чрезвычайно слабенькая, полупрозрачная личинка. Плоти в ней примерно столько же, сколько в легком дуновении зефира – любимом ветерке поэтов. И больше мама в нее вложить белка не может, она сама вот уже почти два месяца питается одним нектаром, почти что электричеством, у нее самой организм уже, состоящий из белка, износился. Вот отложит яичко из последних остатков белка и помрет.
Теперь обратим внимание на то, что сам Фабр написал: первый глоток личинка едва набралась сил сделать через свою вытянутую шейку. И этот глоток – чистейший белок, который сразу же превращается в ее собственную плоть и дает ей стимул сделать второй глоток белка, а потом уже пошло–поехало наподобие перпетуум мобиле. А Фабр что сделал? Он заставил личинку глотнуть меда, и второй глоток, и третий – опять мед. Личинка может после этого даже взлететь от прилива сил, только расти и развиваться она не будет, не из чего ей развиваться. То есть нечем. Ей ведь сейчас не силы нужны, а белок, вот и вышла финита ля комедия. Притом при первых же глотках, отчего Фабр и решил, что мед – страшный яд наподобие цианистого калия, отключающего в мгновение ока всю нервную систему.
В связи с этим у меня есть еще и побочное замечание. Все–таки эта самая личинка немного попозже будет есть мед, когда вырастет на белке. Поэтому у нее не должно быть уж слишком сильного к нему отвращения, при этом даже нам с вами мед нравится. И медведям – тоже. Можно сказать, что всему живому мед нравится. Ибо он дает энергию, а от энергии всегда весело. Как и от водки, каковая – тоже углеводород. Поэтому, заранее не предупрежденная идиотским инстинктом, эта крошка будет наворачивать мед за обе щеки, и не подумает
Перейдем теперь к кормлению личинок–вегетарианцев мясом, вернее яичным белком в смеси с обычной их пищей – пыльцой, замешанной на меде. Хотя Фабр сильно напирает на мед, все–таки строительный–то материал для организма сосредоточен в растительном белке пыльцы, а сам мед – всего лишь как ложка малинового варенья к тарелке манной каши для привередливого человечьего малыша. Ну, и организм у новорожденного червячка–вегетарианца немного покрепче, ведь многовековая пища его именно такая.
И вдруг Фабр расщедрился и кормит этих непривередливых крошек яичным белком, то есть тем, лучше чего на свете не бывает, чистейшим, легко усваиваемым белком. Я даже думаю, что эти бедные от природы личинки сперва слижут своим язычком именно куриный белок, а потом уже примутся с вновь возникшим отвращением за белок растительный. Мы ведь с вами сами знаем, что колбаса из сои не такая вкусная как из свинины. И зря Фабр нам не написал, что такие личинки здорово начали обгонять в росте своих подружек, умудряющихся вырасти на одной пыльце.
Одиночная миграция невозможна, с торговым племенем – реальна
Этот небольшой раздел я решил написать потому, что он немного помогает моей основной работе, о расселении по всей Земле торгового племени, евреев. Именно для этого я выписал у Фабра про пелопея – любителя тепла. «Пелопей зябок и любит жаркое солнце юга. Там, где попрохладнее, он ищет себе местечко в жилье человека. У нас он появляется в июле и принимается за поиски места для устройства гнезда. В крестьянском доме его привлекает теплый очаг, и, чем сильнее он закопчен, тем охотнее селится здесь пелопей. Его не смущают люди, ходьба, шум. Не обращая на них внимания, он принимается исследовать закопченные потолки, всякие закоулки возле балок и в особенности навес над очагом. Найдя удобное место, он улетает и вскоре возвращается с комочком грязи в челюстях. Начало гнезду положено.
Свои гнезда пелопей строит в очень различных местах, было бы здесь тепло и сухо. Его любимое место — преддверие, устье печи, его боковые стенки. У этого места есть свои неудобства: сюда заходит дым, и гнездо покрывается слоем копоти. Это не важно, лишь бы пламя не лизало ячеек: могут погибнуть личинки. Чтобы избегнуть опасного соседства с огненными языками, пелопей выбирает печи с широким устьем: здесь дым доходит только до боков. Эта предосторожность не спасает от неприятностей. Во время постройки гнезда, когда пелопей не отдыхает ни минуты, путь к гнезду может оказаться прегражденным облаком пара или дымом от плохого хвороста. Особенно часто это случается во время стирки белья: хозяйка весь день топит печь и кипятит воду, и тогда у входа в печь клубятся тучи пара и дыма. Впрочем, это не очень смущает пелопея; он смело летит сквозь дым и скрывается в нем. Лишь отрывистая рабочая песенка, которая слышится из–за дымного облака, выдает его присутствие.
Очевидно, устраивая гнездо в устье очага, пелопей ищет не своих удобств: для него такое место полно опасностей. Он ищет удобств для своего потомства. Значит, оно требует такого тепла, в каком не нуждаются другие строители из мира перепончатокрылых. Однажды я нашел его гнезда в комнате, где работал паровой двигатель шелкопрядильной машины. Задняя сторона большого котла едва на полметра не доходила до потолка. И вот здесь–то, над огромным котлом, всегда полным воды и горячего пара, было прилеплено гнездо пелопея. В течение всего года термометр почти постоянно показывал сорок девять градусов тепла по Цельсию, и лишь ночью и в праздничные дни температура понижалась. В другой раз я нашел его гнездо на деревенском перегонном заводе. Здесь было тихо и очень тепло: два прекрасных условия для пелопеев. А потому и гнезд их было много: пелопеи прикрепили их в самых разнообразных местах, даже на кипе бумаг, лежавших на столе. Возле одного из гнезд, устроенных как раз у перегонного куба, термометр показывал сорок пять градусов.