Боги и люди
Шрифт:
Я. Тем больший будет интерес у нашей публики. Публика – женщина, и ее особенно влечет запретное.
МОЦАРТ. Да Понте клянется, что избежит в либретто всяких политических намеков.
Я. Но избежите ли вы? Вы – гений-простолюдин, который помнит пинок ноги ничтожного аристократа?
МОЦАРТ. Я могу сердиться в письмах, барон, могу ненавидеть в жизни, но когда начинаю слышать музыку… Впрочем, вы знаете лучше меня: злой Гендель, злой Бах – разве это возможно? Музыка есть молитва, а Бог – Любовь и Прощение… Нет, нет,
(Это он, конечно, о Сальери.)
МОЦАРТ. Зная ваше доброе отношение, барон, да Понте просил меня поговорить с вами. Император ценит ваши советы.
Я. Я уверен, дорогой Моцарт, моей помощи не потребуется. Император одобрит эту идею. Наш просвещенный монарх не раз говорил: «Предубеждение, фанатизм и рабство духа должны быть уничтожены». Он поклонник французских просветителей, ему будет приятно разрешить оперу на сюжет, запрещенный в Париже.
Он обрадовался как дитя. Он не знает: императоры часто говорят одно, когда думают совсем другое. Но я знаю.
Из дневника 1786–1787 годы
Все случилось, как предполагал я.
На последней репетиции – предощущение триумфа. После арии «Мальчик резвый» оркестранты вскочили, стучали смычками и кричали: «Браво». Да, это восхитительная опера-буфф. Но на мой вкус это – прежний Моцарт. А я мечтаю о другом… Который только нарождается и рождению которого грозит помешать этот легкомысленный успех.
И потому вчера, когда император осведомился о моем впечатлении, я ответил вопросом:
– Ваше величество, уже не говоря о том, как будут недовольны в Париже, надо ли в нашей спокойной благословенной стране насаждать развращающий французский дух? Не лучше ли нам почитать всех этих великих просветителей на расстоянии?
Вот почему, несмотря на успех, опера быстро исчезла со сцены…
Разговор за обедом.
МОЦАРТ. Он – демон!
Я. Кто?
МОЦАРТ. Демон всей моей жизни.
Я. Боже мой, о ком вы это?!
МОЦАРТ. О Сальери!
И это он повторяет теперь разным людям. Истинный сын своего отца. И хотя ни разу впрямую они не столкнулись, о вражде Моцарта и Сальери знает вся Вена. Хотя на этот раз Моцарт прав. Болтун Сальери быстро подхватил и развил мой слух о недоброжелательстве императора. Он разнес его по дворцам, и Моцарта перестали приглашать.
Уже уходя, Моцарт сказал мне: «Боже мой! У меня совсем нет концертов. Осталось всего два ученика. А мне, как никогда, нужны деньги. Я прошу вас, барон, если услышите, что кому-то нужен хороший учитель..».
Как я люблю его таким!.. Началось, началось его истинное одиночество… путь в бессмертие…
На днях исполнялись написанные Моцартом струнные квартеты. На исполнении одного из них я печально вздохнул, и сидевший рядом со мной влиятельный критик, естественно, это заметил. Сегодня утром Моцарт был у меня. Наш разговор
МОЦАРТ. Боже мой, что они обо мне пишут! Что они пишут: «Жаль, что Моцарт столь жаждет стать новатором… На цыпочках долго не устоишь..».
Я. Вы обращаете внимание на эти писания недоумков?
МОЦАРТ. А вот что пишет обо мне дрянной итальяшка Сарти: «Эти варвары, немцы, лишенные всякого слуха, смеют предполагать, что они пишут музыку!» За этим говнюком, конечно, – Сальери.
(Замечу: издатели уже отказываются от его сочинений, и он все больше становится образцом не самого хорошего тона.)
МОЦАРТ. Вчера, барон, я объявил свою Академию. Я разослал подписные листы. Они вернулись пустыми. Точнее, на них было только одно имя.
Я. Одно? Но, согласитесь, оно стоит многих.
МОЦАРТ. Да, да. Ваше имя, дражайший барон. Боже мой, что бы я делал без вас.
Но его заботили деньги. И на лице его была мука. Я дал ему, но немного. И прибавил: «Я закончил вчера свою Одиннадцатую симфонию..».
Но он молча взял деньги и торопливо откланялся.
Таков характер этого человека!
Из Дневника
На Рождество 1786 года Моцарт уехал в Прагу, где, говорят, с великим успехом идет его «Фигаро», а через три дня император направил в Прагу и меня, Его Величество беспокоят слухи о тамошних тайных обществах…
Но вся Прага оказалась отнюдь не во власти мятежников, но во власти Фигаро!
Чтобы поболее узнать о Моцарте, я отправился сегодня к его либреттисту да Понте… Нашел его в дешевой гостинице. Он сочинял. На столе – бутылка, на коленях – шлюха, которая при моем появлении бросилась прочь из комнаты. Он тотчас начал хвастаться:
– Как видите в Праге: «Фигаро – здесь, Фигаро – там». «Фигаро» всюду!.. Наш гений успешно волочится за всеми красотками-певичками».
На этой фразе за окном раздался знакомый смех! И в окне напротив я увидел Моцарта.
Обе дешевые гостиницы расположены на узкой улочке так, что можно беседовать стоя в окнах.
– Я счастлив видеть вас барон … как он сказал – «волочится за красотками»? Лучше сказать плетется. На иное нет сил … я смертельно устаю из-за новой работы, о которой вам сейчас расскажет этот распутник.
– Я всего лишь изучаю тему оперы, барон! Будущая опера, либретто которой я пишу, называется «Дон Жуан»…
В это время за фигуркой Моцарта возникло огромное смуглое носатое чудовище. На старике был шитый золотом жилет, давно исчезнувший в Европе и напудренная коса… Он церемонно раскланялся, как обучали полстолетия назад … И я узнал его. Это был приживал по имени Казанова, живущий в имении моего друга графа Вальдштейна… Говорят, в молодости он отличился несравненными удачами в охоте на женщин. И теперь старый ловелас приглашен директором оперы поделится опытом с сочинителями Дон Жуана.