Боги и влюбленные

Джефферс Пол

Пожары в Риме возникали часто, однако этот оказался худшим из всех, которые я видел. Один за другим он пожирал деревянные домики, сгрудившиеся у подножия холма и в нижней его части — в основном это были дома этрусков, — но так же задел виллы и большие дома знати выше по склону и на вершине. В последнее время погода была чрезвычайно сухой, и огонь питался листвой украшавших холм гордых дубов (прежде его называли Дубовым и изменили название в честь жившей здесь Целии Вибенны).

Будучи военными, Марк Либер и Гай Абенадар не могли не помочь бороться с огнем, и то, что началось как веселый вечер на пантомиме, перешло в ночную битву против разрушительной

стихии. Пожар казался иронией, возникнув в праздники в честь Вулкана, и весь Целийский холм превратился в его печь. Я тоже участвовал в борьбе, бегая вверх-вниз по холму с ведрами или сбивая танцующие в подлеске языки пламени. Вскоре наши одежды начали гореть, и мы оставили их, борясь с пламенем обнаженные, бок о бок с сотнями свободных людей, знатью и рабами, достаточно крепкими, чтобы в этом участвовать. Всех нас покрывала сажа, так что невозможно было отличить благородного всадника от черного раба.

Быстро поняв, что с огнем нам не справиться, мы сформировали линию защиты на верхней оконечности пожара, надеясь не пустить его к пока еще целым домам. Нам мешал ветер, ревевший, как лев, ловивший огонь на верхушках дубов и несущий его к другим деревьям. Пылающие угли дождем сыпались на землю. К счастью, перед рассветом ветер переменился, повернув огонь назад и устранив опасность возгорания других районов, особенно Эсквилинского холма с его густыми зарослями дубов и сосен и роскошным домом Прокула. Взошедшее солнце осветило повисшее над городом дымное облако.

Утомленные и черные от копоти, Марк Либер, Гай Абенадар и я притащились к воротам нашего сада и прошли прямиком к купальне. Солдаты подняли меня и со смехом бросили в воду, прыгнув следом. Когда мы соскребли с себя сажу, я позабыл о своем положении, усевшись между ними в неглубоком участке бассейна. Блаженно довольный и усталый, я положил руки им на плечи. Никто не шевельнулся, чтобы их убрать. Наслаждаясь мягким плеском воды вокруг болевшего тела, я лежал с закрытыми глазами, пока не почувствовал прикосновения к губам. Открыв глаза, я увидел знакомое улыбающееся лицо Гая Абенадара.

— Ты был очень смелым, Ликиск, — сказал он и отодвинулся, открыв передо мной решетчатый потолок павильона.

Внезапно потолок вновь исчез, и ко мне склонился Марк Либер.

— Действительно, очень храбрым, — пробормотал он и тоже меня поцеловал.

Прежде, чем жара августа сменилась сентябрьской прохладой, произошла еще одна трагедия, на этот раз в месте под названием Фидены, где обрушился новый амфитеатр арены гладиаторов, убив пятьдесят тысяч человек, собравшихся посмотреть бой. Бывший раб Атилий был обвинен в использовании некачественных материалов при строительстве и в выборе почвы неподходящей плотности для его возведения.

Вслед за этим скандалом появилась информация, что Цезарь ассигновал срочные фонды для помощи пострадавшим в Фиденах и на римском пожаре. Сведения об этом пришли с острова Капри, где сейчас жил Цезарь, однако щедрость компенсаций не подавила слухи, наводнявшие Рим быстрее, чем огонь пожирал Целийский холм.

Случившиеся трагедии, по слухам, являлись плохими предзнаменованиями, связанными с тем, что Тиберий покинул город. Будет лучше, если Цезарь вернется. Но этого не произошло. Цезарь решил остаться на Капри.

VII

Когда человек молод, время может идти ужасающе медленно; однако добавьте в тесто любовь, и, словно при попадании дрожжей в хлеб, все приходит в движение. Время начинает лететь, как на крыльях Меркурия. Я не знал, куда делась осень —

она пролетела в один миг, и любящие развлечения римляне уже готовились к сатурналиям. Если большинство праздников отмечались прекрасным вином, то сатурналии требовали большего — постоянной пьянки. Без кубка в руке не должно было пройти ни минуты. У служителей Приапа это входило в обязанность, поскольку ничто не выпускает стрелы Купидона быстрее, чем несколько глотков напитка Бахуса. Пьяные делают то, чего не делают трезвые, и оправдываются этим.

Бог Приап был сыном Афродиты и Диониса, и центурион Гай Абенадар любил повторять, что во мне кроется неотразимое сочетание красоты Афродиты в мужском обличье и страсти Диониса к винограду. Абенадар очень любил выпить, но никогда не нуждался в вине, чтобы расслабиться. Он всегда был готов отправиться в постель с тем, кто оказывался поблизости. В отличие от многих мужчин, в постели он не всегда был эгоистичен, а ко мне проявлял особое внимание, поскольку знал, что хотя я лежу с ним, мое сердце — и часто мысли, — с Марком Либером. Даже в те приятные медлительные моменты, когда мы лежали после любви, он без всякой задней мысли мог спросить меня, почему я не расскажу Марку Либеру о своих чувствах.

Мой ответ удивил и расстроил его.

— Это будет неправильно. Я буду выглядеть жалким, если начну просить уделять мне внимание. Не хочу, чтобы он меня жалел. Я хочу, чтобы он любил меня.

Желать чего-то и не иметь — настоящая пытка. Только тогда я понял мудрые слова Корнелия. («Любовь ранит, когда она достается тяжело, не меньше, чем если достается легко»).

Самым тяжелым было видеть ту простоту, с которой Марк Либер отдавал себя тем, кто его не любил. В его постели побывали все девушки с кухни. Одна привлекательная молодая женщина из благородной семьи часто бывала в его объятиях во время праздников и вечеринок; несколько раз я видел ее утром, в его постели. Собираясь приготовить Марку Либеру одежду, я замер в дверях, пораженно уставившись на нее, лежавшую рядом с ним. Однажды он спал, положив голову ей на грудь. В третий раз я подсматривал, когда они проснулись, и мое сердце колотилось, а руки дрожали при виде того, как он занимается с ней любовью. Я удивлялся их страстности и очень боялся, что за этой страстью скрываются подлинные чувства. Однако вскоре он ее бросил и начал встречаться с другой.

Вместе с Гаем Абенадаром они часто посещали лучший бордель Рима, где содержались ставшие модными персиянки. Я никогда не видел его с юношей.

Итак, счастье от того, что Марк Либер был дома, окрашивалось некоторой печалью, и я боялся, что стереть ее не смогут даже сатурналии. Сатурналии! Величайший из праздников, лучшее время для встреч, когда Рим приветствует Сатурна, бога изобилия, в древности называемого в Италии Янусом. Сатурналии были временем шумного веселья, пиров и пьянства, временем подарков. Подарки делали даже рабам: в тот день все переворачивалось с ног на голову, рабов освобождали от обязанностей, и хозяева прислуживали им.

Сейчас радостное празднество организовали Марк Либер и его гость — когда начался пир, они оба светились от удовольствия. Облаченные в форму, они облокотились на кушетки и следили, чтобы еду приносили вовремя, и вино лилось рекой. Хлопнув в ладоши, они вызвали музыкантов. Приглашенный на праздник мим Парис представил нам свою роль Меркурия, выступая на импровизированной сцене между столами. Я то и дело провозглашал тосты за исключительную красоту Париса и его блестящий талант, к концу выступления уже немного опьянев.