Боги слепнут
Шрифт:
– Ты правильно сделала, что пришла. Я должен узнать правду именно от тебя. Только простым маленьким людям известна правда. Те, кто наверху – продажные, лживые твари. И если такие, как ты, будут со мной, мы справимся. Все вместе! Главное – быть вместе! – Его сильный голос проникал в самое сердце.
– Быть вместе… – Слезы катились по ее щекам – такие прекрасные, такие светлые слезы. Бенит не виноват. И ее мальчик ни в чем не виноват. И она не виновата. Они же ни в чем не виноваты. Все-все…
– Я должен знать правду. Правду маленьких людей. Непременно. – Бенит разжал руки. – Вам причиняли столько зла! – Голос его дрогнул от гнева. – Кто-то должен отереть слезу с ваших глаз! Но для этого вы должны быть тверды. Быть преданы. Все вместе – мне одному!
Порция
– Ты смелая женщина, ты умная женщина, ты честная женщина, – бросал ей вслед жемчужины похвал Бенит. – Отныне твои мысли принадлежат мне. Твои слова – мои слова.
Едва дверь за Порцией захлопнулась, как Бенит нажал кнопку звонка. Тут же бочком из узкой потайной двери в таблин протиснулся Аспер и вытянулся по стойке смирно, как будто Бенит был центурионом, а он, Аспер, новобранцем из десятой когорты.
– Переведи ее сына в другой отряд исполнителей. В тот, что занимается постройкой статуи Геркулеса. И проследи, чтобы парень вкалывал до седьмого пота. Без выходных. Мамаша будет счастлива. Вообразит, что он теперь на пути добродетели.
– А что делать с женщиной?
– Пусть работает, где работает. Мы получили бесплатного внутреннего соглядатая. Она будет следить за всеми и доносить. Из одной любви ко мне. – Бенит самодовольно ухмыльнулся. – Она считает себя честной и одновременно потакает своим мелким грязным страстишкам. Из таких получаются самые лучшие агенты. Будешь лично получать от нее донесения.
– Накинуть ей сотню сестерциев?
– Нет. Зачем? Она все сделает по велению сердца. Таким людям не нужно платить. Они созданы для нищеты.
Глава XIV
Мартовские игры 1976 года
«Рост цивилизации связан с уменьшением свободы, – заявил вчера Бенит в своем интервью. – Кто думает иначе, тот обманывает себя и других».
Они ждали, ждали и ждали. Каждое утро Элий говорил себе: сегодня наконец вернутся посланцы Малека, прибудут люди из храма Либерты и привезут выкуп. Но день проходил, наступал вечер, ворота оставались запертыми, никто не приезжал. И вновь наступало утро, и вновь, сгорая от нетерпения, Элий твердил: сегодня непременно. И вот распахивались ворота и мерной поступью входил во двор караван. Мягкими будто обутыми в меховые тапки ногами ступали двугорбые, презрительно оглядывая суетливых двуногих. Бактрианы опускались на колени, закутанные в черные одежды подозрительные личности спрыгивали на землю, обнимались с Малеком и его друзьями, стаскивали со спин верблюдов тюки с поклажей. Но эти люди прибывали по своим делам и уходили по своим делам, не обращая внимания на пленников. Посланцы Либерты не появлялись.
36
14 марта.
Римлян содержали уже не так строго, как прежде, почти каждый день выпускали во двор. Уже и на кухню они ходили за едой сами. А в кладовой одна очень бойкая темнокожая особа была готова обслужить любого за расписку в тысячу сестерциев. Неведомо, как она собиралась дать этим бумажкам ход, но расписок у нее набралось на полмиллиона. Сама пустыня стерегла пленников лучше любого надсмотрщика. Кто-то даже привык и как будто примирился. Кто-то, но не Элий.
Ожидание выедало его душу, как болезнь. Так же точно Элий ждал, когда достигнет совершенства в гладиаторском мастерстве, чтобы исполнить главное свое желание – испросить для Рима вечного мира, всегда закрытых ворот храма двуликого Януса. Но тогда его ожидание было связано с собственными усилиями. Тогда он тренировался как одержимый, говоря себе ежевечерне: «Еще не сегодня». И внутренне сгорая от нетерпения, заставлял себя работать еще день и еще, и еще. И наконец решился, час настал. И Элий напоролся на клинок Вера. Проиграл более сильному
Бунт возник стихийно. Кто-то из людей Малека ударил Неофрона, тот заехал кулачищем тощему прислужнику в нос. Парень растянулся на песке, мгновенно «брут» из кобуры охранника перекочевал к Неофрону. Однако Неофрон не собирался сражаться со всей оравой Малека: пока охранник приходил в себя, преторианец зашвырнул пистолет в щель меж камнями и присыпал песком. Неофрон знал, что за строптивость его жестоко изобьют, но готов был терпеть: другой шанс добыть пистолет вряд представится. Но гнев, так умело подавленный Неофроном, вспыхнул в сердцах остальных, кому-то показалось, что драка – это сигнал к восстанию. И шестеро юнцов набросились на охрану. Элий в этот момент находился в помещении. И вдруг крики, грохот выстрелов… Неужели началось без него? Элий кинулся наружу. Головорезы Малека скрутили четверых нападавших. А заодно и Неофрона. Охранники пинали их, били прикладами винтовок, норовя попасть в живот или в промежность. Еще двое бунтарей были убиты, и несколько человек ранено. Песок от крови сделался оранжевым.
Преторианцы сбились у стены дома под направленными на них винтовками. Все они были безоружны. Едва Элий выскочил во двор, как тут же черный зрачок винтовки уставился ему в грудь. Он поднял руки и медленно подошел к остальным. Встал с краю.
– Значит, решили бунтовать? – Малек в шелковой расшитой золотом одежде появился во дворе. Его длинная абба волочилась по песку. Казалось, он был ничуть не испуган, а, напротив, доволен. – Этих пятерых расстрелять!
Элий чувствовал себя в ту минуту совершенно беспомощным, и в то же время обязанным это безумие остановить. Точь-в-точь Германик во время бунта германских легионов. Германик тогда хотел заколоться. Или сделал вид, что хотел… Взгляд Элия упал за золоченую рукоять кинжала на поясе Темии. Любовница Малека стояла в трех шагах от римлянина и с любопытством смотрела на происходящее. Надо же, какая комедия, ну прямо театр! И даже трупы валяются. До Темии три шага. Один прыжок. Ведь никто не знает, что искалеченный гладиатор способен на такие прыжки. Элий метнулся к Темии, выхватил из-за пояса женщины кинжал и приставил к своему горлу. Темия отскочила в сторону и завизжала. Споткнулась, упала. Издалека показалось, что Элий напал на нее. Но стражники не стреляли. У них был приказ: в этого исхудалого седого римлянина не стрелять ни при каких условиях.
– Если ты убьешь моих людей, я покончу с собой! – выкрикнул Элий. Кинжал был остер. От прикосновения стали по коже побежала струйка крови. Никто не рискнул выбить кинжал у него из рук. Никто не мог соревноваться в ловкости с бывшим гладиатором.
Малек повернулся, мгновение смотрел на Элия. Сдержит слово? Да, конечно, сдержит. Римляне так глупы, что обычно держат слово.
– Орк с тобой, не буду расстреливать этих мерзавцев, если они тебе дороже собственной шкуры – милостиво пообещал Малек. – Но и ты отдай кинжал.
Малек вытянул вперед пухлую ладонь и шагнул к Элию, будто собирался лично его обезоружить.
– Не вздумай меня обмануть. Если я брошу кинжал, а ты обманешь, я найду способ перерезать себе горло.
– Хорошо, хорошо, я знаю, что тебя обмануть нельзя. Я это помню. Но я должен наказать бунтарей. Прощать бунтарей нельзя. Римляне сами никогда не прощают бунтарей, – добродушно заулыбался Малек. – Но я буду милостив. Прикажу этих пятерых посадить в подвал. Только и всего. А ты обещай не кончать жизнь самоубийством. Уговор?