Боги войны

Иггульден Конн

— О боги, у меня нет ни минуты, — пожаловался он, поднося ее руку к губам. — В Греции ты просто расцвела, женушка. Это все здешний воздух.

— Это все ты, — возразила Юлия.

Теперь, несмотря на неприятности, Помпей выглядел довольным.

— Прикажи рабам собрать вещи, которые могут понадобиться.

Ее улыбка увяла.

— А разве здесь я в опасности? Мне не хотелось бы сейчас куда-то ехать.

Помпей недоуменно поморгал; он начал раздражаться:

— О чем ты?

Юлия опять заставила себя прижаться к мужу

и взяла его за руку.

— Ты снова будешь отцом, Помпей. Я не могу рисковать ребенком.

По мере того как смысл ее слов доходил до Помпея, лицо его менялось.

— Ничего не видно, — сказал он, разглядывая фигуру жены.

— Пока нет, но когда ты вернешься — ведь это может быть не скоро, — тогда увидишь.

Помпей кивнул — он принял решение:

— Хорошо. Сражения будут далеко отсюда. Мне хотелось бы только уговорить сенат остаться здесь. Они непременно желают быть там, где легионы.

Юлия увидела, что радость мужа от приятного известия потускнела: Помпей вспомнил о необходимости согласовывать любой приказ с сенатом.

— Тебе нужна их поддержка, по крайней мере сейчас, — напомнила она.

Диктатор гневно поднял глаза.

— Она мне дорого обходится, Юлия, можешь поверить. Твоего отца вновь избрали консулом, и я вынужден опираться на этих глупцов. Беда в том, что сенаторы понимают: без них мне не обойтись. Во всяком случае, — вздохнул он, — здесь останутся их семьи. Я дам вам еще одну центурию. Обещай мне в случае опасности немедленно уехать. Я слишком тобой дорожу и не могу рисковать.

Юлия опять поцеловала его.

— Обещаю.

Помпей нежно взъерошил волосы сына.

Вернувшись в дом, он продолжил отдавать приказы охранникам и подчиненным — голос диктатора вновь зазвучал сурово и резко. Через некоторое время Помпей ушел, и дом погрузился в обычную мирную дрему.

— А у тебя будет малыш? — спросил сын своим нежным голоском и потянулся к матери, просясь на руки.

Юлия улыбнулась, представив, что скажет Брут, когда узнает.

— Да, милый.

Глаза ее были холодны. Юлии пришлось сделать выбор. Тайна Брута оказалась тяжелой ношей — ведь он собирается предать ее мужа. Сознание собственного предательства тоже заставляло Юлию страдать, но в сердце, которое она разделила между отцом и возлюбленным, не осталось места Помпею.

— Времени у нас совсем мало, — сказал Светоний.

Цицерон, стоявший рядом с ним на балконе зала заседаний, проследил за его взглядом и поджал губы.

— Если ты не желаешь, чтобы я притащил сюда за шиворот этот цвет Рима, тебе остается только ждать, — ответил он.

За последний час спокойная уверенность Светония перешла в злобное негодование. Дело нисколько не сдвинулось. Вот опять в зал вошли несколько рабов. Невероятно — сколько корзин и тюков нужно сенаторам для переезда. Можно представить, каково сейчас Помпею.

А внизу шел очередной спор.

— Пожалуй, мне стоит

спуститься, — неохотно предложил Светоний.

Цицерон задумался. Ему хотелось отдохнуть от собеседника. Он недолюбливал Светония. Похоже, зрелость не принесла ему мудрости, думал Цицерон, глядя на сенатора. Но Светоний связан с военными делами Помпея — придется с ним нянчиться, если сенат хочет иметь хоть какое-то влияние на ход военных действий. Видят боги — не нужно пренебрегать ничем, что можно использовать.

— Им сейчас не до приказов, Светоний. Они и Помпея не стали бы слушать. Лучше подожди.

Сенаторы снова смотрели с балкона в надежде увидеть признаки прекращения этого хаоса. Сотни рабов таскали документы, свитки пергаментов, и не было их веренице ни конца, ни края. Не в силах скрыть раздражение, Светоний сжимал руками перила.

— Может быть, ты, господин, сумеешь втолковать им, что наши дела не терпят промедления? — наконец вымолвил он.

Цицерон расхохотался:

— Не терпят промедления? Помпей вполне ясно дал понять, что мы для него просто багаж, — так какое ему дело, если у багажа много багажа?

Будучи в полном расстройстве, Светоний утратил свою обычную осторожность и не выбирал слова:

— А не лучше ли оставить их? Какой от них прок на поле боя?

Цицерон холодно молчал, и Светоний стал озираться: не сболтнул ли он лишнего? Оратор заговорил, резко и со значением:

— Правительство, даже в изгнании, не может оставаться в стороне от важных решений. Один Помпей не имеет права вести войну от имени Рима. Без нас его действия законны не более, а то и менее, чем действия Цезаря.

Цицерон подался вперед и сердито поглядел из-под кустистых бровей.

— Более года, Светоний, мы мирились со скверными условиями жизни и непочтительным отношением. Наши семьи жалуются, они хотят вернуться в Рим, но мы требуем, чтобы они терпели, пока в Риме не восстановится законная власть. И ты думаешь, теперь нам нужно держаться подальше от событий? — Цицерон кивнул в сторону шумного зала. — Здесь есть люди, которые разбираются в тонкостях науки и культуры, в том, что так легко может погибнуть под солдатскими сапогами. Среди них правоведы и математики, способнейшие люди самых знатных семейств Рима. Разве помешает иметь умные головы, когда у тебя противник, подобный Цезарю?

Спорить Светонию не хотелось, хотя будь его воля — ушел бы от сенаторов и не оглянулся. Он глубоко вздохнул, робея перед гневом Цицерона.

— Пусть это лучше решает диктатор, господин. Помпей искусный полководец.

Цицерон рассмеялся лающим смехом, и Светоний вздрогнул.

— Все не так просто. Ведь Цезарь ведет римские легионы. Его уполномочил новый сенат. Война — не только сражения, победы и знамена. Рано или поздно непременно придется решать политические вопросы, попомни мои слова. Помпею обязательно понадобятся советники — пусть он сейчас этого и не понимает.