Боги войны

Иггульден Конн

— А город, господин? Если мы отпустим отсюда Цезаря, он увезет припасов на целых три месяца. Нам следует дождаться, пока семьи сенаторов окажутся вне опасности, и сразу атаковать.

— И очень скоро каждый солдат будет знать, что я нарушил слово. Разве он оставил мне выбор?

— Зато у нас есть возможность покончить с войной, — тихо ответил Лабиен.

Помпей смотрел на собеседника, думая только об одном — когда же тот уйдет. Глаза Помпея остановились на ступке, в которой оставалось немного снадобья. Командующий больше не мог выносить присутствие своего заместителя.

Почему-то ему припомнилось, как Лабиен давал присягу.

— Ступай. Цезарь предложил хорошие условия в обмен на перемирие. А потом мы опять сможем начать военные действия. Но не сейчас.

Лабиен холодно отсалютовал:

— Я сообщу посланному о твоем решении, господин.

Оставшись наконец один, Помпей кликнул своего лекаря и от всепоглощающей боли закрыл глаза.

ГЛАВА 16

Закончив ужин, Юлий удовлетворенно вздохнул. Повозки в обозе буквально ломились от съестных припасов, вывезенных из Диррахия. Впервые за время пребывания в Греции его солдаты смогли поесть вдоволь. Теперь они маршировали со свежими силами, и даже холод как будто стал менее жестоким.

Собравшиеся в шатре Цезаря полководцы были в отменном настроении — они с радостью поедали мясо и хлеб, испеченный из греческой муки, и запивали отличным греческим вином. Все казалось еще вкуснее оттого, что взято из припасов Помпея.

Юлий смотрел на семерых, собравшихся в шатре. Своими полководцами он гордился. Впереди тяжелые дни — так почему же теперь друзьям не пошутить и не посмеяться? Они обвели Помпея вокруг пальца и к тому же вынудили согласиться на перемирие в обмен на Диррахий. Командиры радовались этому удачному ходу гораздо больше, чем легионеры, которых лишили удовольствия разграбить город. Но солдаты по-прежнему благоговели перед своим командующим, и недовольный ропот быстро стих. Все ликовали — главного сражения до сих пор не было, а противник уже посрамлен.

— Позвольте мне отвлечь вас от чревоугодия. — Юлий побарабанил пальцами по столу, чтобы привлечь внимание пирующих. — Наши лазутчики принесли новость.

Он икнул, прикрывая рукой рот, и улыбнулся, вспомнив долгий и трудный марш к Диррахию. Боги опять милостивы. Юлий часто ругал себя за излишнюю самонадеянность, но последние события лишь доказали то, чему он всегда верил: боги любят его!

Дождавшись, пока взгляды обратятся на него, Юлий продолжил:

— Армия Помпея по-прежнему в Диррахии. Командующий направил все усилия на достройку своей стены — и это после того, как мы доказали, что проку от нее никакого.

Октавиан восторженно шлепнул Домиция по спине, и Юлий улыбнулся воодушевлению друзей.

— В самом городе у нас всего один человек, а Цецилий не смог до нас добраться. У нас есть только донесения лазутчиков. Наверное, прежде чем снова начать боевые действия, Помпей хочет сделать город совершенно неприступным. А может, он просто разучился воевать. Диктатор уже не тот. Когда я вспоминаю его сражения против Спартака, вижу, что Помпей совершенно переменился.

— Состарился, — вставил Регул.

Юлий обменялся с ним

взглядами — Регул знал диктатора лучше, чем любой из них.

— Ему нет еще и шестидесяти, и я не знаю, с какой стати он занят исключительно обороной. Людей у Помпея в два раза больше, чем у меня, а он притаился в Диррахии и ничего не предпринимает — только строит стену, чтобы не пустить нас к себе.

— Боится нас, наверное, — заявил Октавиан, усердно расправляясь с солониной. — И правильно — недаром мы поводили его за нос через всю Грецию. И потом, благодаря твоему великодушию сенаторы получили своих жен и детей целыми и невредимыми. А ведь ты мог и сжечь этот Диррахий.

Юлий задумчиво кивнул:

— Я надеялся, что некоторые из легионов Помпея захотят перейти к нам. Я все для этого сделал, разве что не поехал туда сам, чтобы попросить их. И все же таких, кто готов отречься от Помпея и сената, пока совсем мало. На стенах города, сообщают лазутчики, выставлено восемьдесят голов — столько достойных воинов захотело перейти к нам, однако их поймали. Тем не менее кое-кому удалось добраться до нашего лагеря.

— Не помогут ему казни, — заметил Домиций. — Чем больше народу диктатор казнит за дезертирство, тем меньше будут его уважать. Мы-то вернули им Диррахий — ни один волосок не упал с головы жителей. Убивая своих, он льет воду на нашу мельницу.

— Надеюсь, что так. До сих пор к нам перешли очень немногие, — сказал Юлий. — Подобная преданность диктатору — весьма серьезное препятствие. — Он поднялся и начал мерить шагами шатер. — Численность противника не уменьшается, и, стало быть, мы ничего не добились, кроме небольшой передышки. Надолго ли нам хватит мяса и зерна? Помпею могут подвозить запасы морем, а нам приходится тащить их на себе. — Юлий покачал головой. — Хватит нам проявлять великодушие. Я пытался обойтись без кровопролития, но, видно, пришло время пойти на риск.

Юлий поднял пергамент с донесением лазутчиков и перечитал еще раз.

— Ради строительства стены Помпею пришлось разбросать легионы по округе. В самом дальнем месте укреплений стоят всего шесть когорт. Если я возьму хотя бы один легион, оставив здесь тяжелые орудия, я отрежу эти когорты от основных сил и таким образом ослаблю противника. И, что более важно, для привлечения его солдат на нашу сторону нам нужна серьезная победа. И тут мы сможем ее одержать.

Когда гости поняли, что дни выжидания и бездействия позади, настроение в шатре сразу изменилось. Яства были позабыты, полководцы смотрели на своего командующего, и от привычного возбуждения по спинам пробежал холодок.

— Я не собираюсь втягиваться в большое сражение, господа. Один быстрый удар — и тут же назад. Помнишь, Цирон, как мы бились с Митридатом на этой земле? Сделаем то же самое снова. Уничтожим противника и отступим, пока Помпей не успел бросить на нас основные силы.

Цезарь остановился, глядя на своих верных товарищей.

— Домиций, ты поведешь четыре когорты и атакуешь неприятеля с одной стороны, а я атакую с другой. На нашей стороне темнота и внезапность, так что все продлится недолго.