Богиня парка (сборник)
Шрифт:
Мама Ленечки все еще активно ищет его, наезжая раз в полгода на родину к квартиросъемщикам за квартплатой, терзает там каждый раз по новой Ленечкиных друзей и особенно подруг, привозит им подарки (ясное дело, недорогие, от распродаж, с глобальной уценкой), но ничего у нее не получается, полный стоп, стена, причем мать все больше боится.
Ужас стоит в ее глазах, когда она возвращается домой и ничего не может поделать, каждое утро ее престарелая глухомань уже смотрит из рамы автобусной остановки как кукушка из часов, готовая громко и глухо закуковать про загубленную жизнь Ленечки.
Мать его во всем согласна со своей
И что же? Вместе со многими знаниями и умениями, всем этим своим талантом что? Расчленен как результат, считает мать и докладывает об этом мужу.
Ленечка был объявлен в розыск, однако кто-то что-то говорил, указывал даже, где он объявлялся за последние месяцы, на каком-то симпозиуме, делал доклад, см. в интернете — смотрела, фамилия как-то не так написана, и имя не то, доктор Леон такой-то, никто на запросы почему-то не отвечал, и все опять стопорилось.
Знали, зачем она его ищет, буквально все русские вокруг, то есть слава у этой семейки была устойчивой, плюс еще и глухая мать все сидела на автобусной остановке, видимо, все ожидая внука, как ожидала его в вестибюле школы во времена оны, когда все у нее было: квартира, мебель и ребеночек.
Дальше дела пошли по нисходящей, бабушка перестала есть вообще, глухо мотивируя это тем, что рот болит, местный красавец в своем стерильном кабинете выписал ей какие-то мертвому припарки за бешеные деньги, застраховать старушку в свое время никому и в голову не пришло. Мазали этой мазилкой с большими трудностями, старушка боялась открыть ротик, опасалась, что будет больно, после первого скандала с дочерью и первой обработки ранок.
Затем дочь плюнула и повезла мамашу в русское представительство к своему врачу, который тут же диагностировал известное, тяжелое и продолжительное заболевание.
Тут дочь как прорвало, она звонила всем и жаловалась, что же будет, долгая и мучительная кончина, тает, тает на глазах. Покупаем лекарство, а она не берет в рот, а операция за большие деньги, и что это даст, а кормить как, а она смотрит, как будто мы ее съедим (в те поры старушка вообще уже не говорила).
Затем все, кончилась и эта болезнь, и глухая красавица исчезла, растворилась в зарубежном тумане, и опять пошли разговоры с Москвой, фанатические поиски сына и его тела.
Люди уже слушают вполуха ее бред об убитом сыне, соображая, что тут скорее надежда чем беда, но явный страх глядит из глаз матери, зияет как прорва в разговорах, чего-то она все-таки боится. Поэтому хочет знать.
А там, далеко, где-то так же живет и боится свою маму сын Ленечка, кудрявый мальчик, дитя времен ее позорной молодости, тогда она вылезала из кожи, чтобы не быть брошенной женой и одинокой матерью — и добилась своего, теперь и свой домик за рубежом, поместье, и замки вокруг, и чистота, все выскоблено, все отремонтировано, но стоит ей вдуматься,
Но он скрывается, если даже жив.
И вот тут возникает какое-то всеобщее подспудное мнение, что она его ищет не только ради квартиры и денег. Какие-то инстинкты толкают ее на эту гонку, то ли охотничьи, инстинкты прирожденной разведчицы, то ли бедные материнские, раздавленные и отодвинутые — но сын ей безумно нужен. Ей нужна, видимо, хотя бы его могилка поплакать. Что-нибудь!
Одна у нее уже есть, но она не молчит, а тоже спрашивает: Ленечка, Ленечка.
Автобусная остановка пустует, тут все на машинах, и редкий путник сидит на лавочке, напоминая несчастной проезжающей мимо дочери о той глухой красавице, чей тихий след остался в виде пустоты, полной пустоты на фоне ликующего пейзажа.
Вещи великого человека
Первое: должно пройти время. Но и (второе) все должно совпасть. То есть время должно пройти, но не слишком большое, потому что за сорок, к примеру, лет это да, становится ясно, что все вещи великого человека стоят дорого. Но и — с другой стороны — сорок лет достаточно мало. Никто это дорого не станет покупать пока что. Нужно двести-триста лет, чтобы вещи человека были признаны ценными (вещи в любом смысле слова, в том числе пепельница, стулья, книги из личной библиотеки — а уж что говорить о рукописях!).
Стало быть, должно совпасть то, что и времени бы прошло много, но и, допустим, чтобы живы были наследники, для которых утерянные вещи великого человека значат гораздо больше, нежели для музеев. Особенно при некоторых обстоятельствах, о чем много ниже.
Музей не заплатит; через сорок лет все еще довольно зыбко, великий-невеликий, гений или выдающийся, или просто значительный, кто поставит точную оценку? За сорок-то лет много других имен зажглось своим новым светом, и потомки еще не очнулись, не разобрались, кого за кого принимать и чье наследие беречь как источник будущих неслыханных богатств, к примеру (а это обстоятельство для коллекционеров разного уровня есть главное).
А то возьмут впопыхах разгон, нагонят шумихи в финансовых целях, получат средства, попыхтят, поставят памятник, а три поколения спустя какой-нибудь неуч из верхов спросит, пролетая на машине: «А кто это?» И снесут творение. Мало ли сгинуло имен под прессом мировых наслоений этой вселенской помойки: несут и несут ведрами, кипами, мешками, ящиками. Несут то, что составляло смысл жизни, с трудом осуществленные мечты, вроде бы победу, а стало гнилью и неразличимой трухой, то есть вне вихря действий заинтересованных лиц все это опало как пыль, реально успокоилось и вернулось в состояние химических субстанций, подвергаемых дальнейшему расщеплению.