Богоборец
Шрифт:
Прапорщик бросился осматривать двуярусные кровати:
– Есть покойничек! – радостно возвестил он через минуту из дальнего угла. – А, так ты ещё живой, сволочь! А ну иди!
Орёл выгнал из кроватного лабиринта на свет заспанного, растерянного якута – каптенармуса, которого никакие «тревоги» не касались: при любых манёврах, он всё равно оставался в казарме спать в своей каптёрке.
Схватив солдата за загривок, прапор согнул его буквой «Г» и, развернув к свету, стал рассматривать шею:
– Кажись,
– Это не тот, – определил Коржов, увидев, что покраснение на шее быстро проходит.
Сержанты доложили о наличии людей и прапорщик с майором пошли вдоль строя, пристально всматриваясь в адамовы яблоки. Не обнаружив ничего подозрительного, объявили отбой.
Бережно поглаживая синяки и рассуждая о боксёрских качествах Капустяна, спустились на первый этаж. Процедура с подъёмом и осмотром была безрезультатно продублирована: тайна исчезнувшего жмура не открылась.
2
Андрюха натёр сапогом ногу. Образовался абсцесс и щиколотку раздуло. Виногурского госпитализировали. Оказавшись в отделении хирургии, Андрей стал любимцем сердобольных сестёр. Раз уж он имел власть над генеральскими чадами, то дочерей рабочих и колхозников своими фокусами покорял легко, а дочки интеллигенции, даже сельской, только о нём и мечтали.
Я тоже оказался в госпитале, в том же отделении. Все два года армии я был болен музой живописи и в моменты обострения оказывался госпитализированным. Тогда из меня лезли санпросветовские плакаты, и очередной красный уголок какого-нибудь отделения госпиталя покрывался росписью. Поскольку послеоперационных травм у меня не было, меня назначили старшиной отделения. Я должен был следить за чистотой в палатах, составлять графики мытья полов и вообще быть правой рукой дежурившего медперсонала – что, впрочем, не мешало мне переводить краску.
– Ребята, вы когда-нибудь клизму делали? – спросила нас медсестра Зина, когда я рисовал очередную хирургическую страшилку о ранней диагностике геморроя, а Андрюха мне позировал, подставив нарыв на ноге. – Может, поможете мне?
Перспектива поставить клизму фигуристой красотке нас сильно воодушевила и мы сказали, что готовы делать с ней эту процедуру каждые пять минут. Я даже готов набросать эскизы для будущего эпического полотна «Венера Эсмарха».
– Дураки! – обиделась Зинуля. – Не мне, бестолочи, а Семёнову из вашей палаты. У меня работы полно и я до отбоя не поспеваю! Поможете, а?
Отказать ей было невозможно, и она повела нас в комнату, где, помимо ванны, стояла кушетка, гинекологическое кресло и много других спортивных снарядов. Семёнов уже покорно лежал на кушетке, спустив штаны.
– Ну, справитесь? – вручив нам кружку с резиновой
Признаться в том, что человек, запросто рисующий геморрой любого размера, в жизни не делал клизму – не позволило самолюбие. Самолюбие Виногурского было не меньше моего: мы соврали, что справимся.
– Это ты зачем делаешь? – спросил я Андрюшку, выковыривающего шпателем из баночки вазелин в кружку Эсмарха.
– С водой вместе в него загрузим, чтобы всё из него, как по маслу, выскочило! – объяснил Андрей. – А иначе, зачем же ещё она нам этот вазелин дала?
– Ребята, – забеспокоился Семёнов, – им надо наконечник на шланге смазать!
– Не трепись, а то изо рта всё выльется! – Андрюха ткнул его в бок, но вазелин на всякий случай выловил и уложил в баночку, – Сань, ты надевай фартук, а мне дай перчатки.
– Мне кажется, что фартук и перчатки для кого-нибудь одного. Или ты всё сразу надевай, или давай мне.
– Раз уж нас двое, – остановил мои пререкания Виногурский, – то давай соблюдать технику безопасности. Ты наденешь фартук и встанешь около кушетки. Я встану за тобой и буду в перчатках держать кружку – вдруг гидроудар? Я не хочу руки пачкать! А фартук нас обоих от брызг защитит.
– Что значит: «гидроудар»? – опять заворочался обеспокоенный Семёнов, ни черта не смысливший в гидравлике. – Вы что делать собрались?
– Сань, воткни ему эту кишку в рот, чтобы заткнулся. Давай его с переднего конца, через желудок промоем! – Андрюха стал зловеще натягивать перчатки.
Семёнов притих, а я повязал фартук. Налили воды из-под крана и заняли предложенную Андрюшкой позицию. Ослабили зажим на шланге и вода ушла. Как ни жмурились, гидроудара не случилось.
– Ну? – Андрюха потрепал жертву по загривку. – А ты боялся! В туалет хочешь?
– Кажется, нет, – неосторожно признался Семёнов и попытался встать.
– Стоп! – придавил его к кушетке Андрей. – Я так и думал! То-то я смотрю, какая-то кружечка детская! У нас в цирке лев постоянно запорами мучался, у его клетки прибор раза в три покрупнее этого висел. Всё ясно: дозировка мала.
Процедуру повторили.
– Ну, а теперь как?
– Холодно, ребята. Пустите меня, я в палату пойду.
– Вот чуяло моё сердце, что с вазелином заливать надо! – Андрюха выковырнул мазь обратно в кружку.
Налили воды и Андрюха, с видом заправского чаёвника, побултыхал в кружке шпателем. Вазелин поплавком болтался на поверхности.
– Ацетончику бы капнуть: он бы любую мазь враз развёл! – посетовал Андрей. – Заливай!
Вода скрылась в недрах Семёнова, а весь вазелин остался на дне кружки.
– Может, ты вручную мазь заправишь, раз она механическим путём не идёт? – предложил мне Андрей.
– Перчатки у тебя – ты и заправляй, – отбоярился я.
Конец ознакомительного фрагмента.