Богомол Георгий. Генезис
Шрифт:
– Я давно тут стою. – Ответил Жорка на вопрос в ее глазах.
– Зачем?
Жорка молчал.
Не дождавшись ответа, девушка сообщила:
– Я смотрю на шпиль, жду, когда свет правильно ляжет.
И показала на высокую иглу старого дома-крепости.
Жорке не верилось. Не хотелось верить, что она не поэт.
– Зачем тебе свет?
– Снимок хочу сделать.
– Ты фотограф? Это почти поэт.
Она глазом прильнула к видоискателю, наводя и выцеливая.
– Я ди-зай-нер. – Донеслось из-за фотоаппарата,
Луч солнца упал на шпиль. Щелкнул затвор.
– Штаны шьешь из кожи для создателей созвучий? – Так он понимал работу дизайнера.
Затвор щелкнул еще несколько раз.
Сонька опустила фотоаппарат, улыбнулась и глянула, наконец, на него приветливо.
– Штаны? Ещё какие! – Прищурилась, оценивая: – И все же – дворник.
Он не слышал. Тонул и растворялся в зелени, в радости.
– Я бы поцеловал вас. Вот сюда.
– Все-таки поэт.
…
Жорка слеп и прозревал вновь. Он по-прежнему лежал на полу. В незнакомом месте. В полусне или обмороке. Вновь шевелил губами. Видел, как розовое (ее губы) наплывает, касается его губ.
– Я был без сознания? Почему?
– Загадка.
– Это должно было случиться вчера. Когда ты смеялась, а волосы твои летали по кругу. До самых перистых облаков. Или когда мы пили кофе. Хотя кофе… Но и кофе тоже.
– Опять?
– Что?
– Бредишь.
Пробродив несколько часов по городу, оставив замок со шпилем далеко-далеко, где-то в другом городе, то разговаривая, то молча шагая без цели, они оказались у шлагбаума, отделявшего Город от Старого Города.
За шлагбаумом стояла будка охраны. За ней у стены высокого дома таилось маленькое кафе. Оно вжалось в дом, выпустив над полукруглыми сверху окнами парусиновые pare-soleil, выставив шелковые полосатые зонты на тротуар.
Под зонтами желтые плетеные столики и такие же стулья.
Так много красок. Все они сплетались в общее радужное пространство, уходящее вдаль. К запретным стенам.
– Мне туда нельзя. – Жорка показал на свой знак «D». – А тебе?
Никаких эмблем на ее зеленом платье не было.
– Пойдем! – Сонька уверенно потянула его за руку. – «D» – это дворник?
– «Дворовый». А вот еще маленькая «d». Это уже – дворник.
Она царапнула эмблему ногтем, точно проверяя на прочность эмаль букв. Улыбнулась:
– Дворник – звучит гордо.
– Обыкновенно. А что?
– Ровным счетом ничего. Это ты стоишь – мнешься. Шагай смело!
– Кто это мнется? Меня пропустят?
Охранник окинул ее взглядом и ничего не сказал. Отступил молча.
Жорка удивился.
Но пропустили и его! Он с недоверием обернулся, пройдя за шлагбаум: не вышвырнут ли обратно?
И почувствовал, будто бы на новую землю ступил. Будто она мягче, ворсистее.
Воздух тоже казался другим. Яблоком и крыжовником пахло сильнее. Свет тоже был особый.
Жорка замер, почувствовав
– А почему здесь шлагбаум? Ведь Дворец Всевластия совсем в другой стороне? Кого охраняют?
Посмотрел на широкую улицу, уходящую вдаль:
– А там что?
Солнце, опускаясь, блестело на брусчатке. По-особому озолачивая все вокруг. Наполняя незнакомым уютом будто бы нездешнюю улицу. Совсем другую. Не то, что их 5-й Просторный Проспект.
Она широкой полосой улетала вдаль. Впереди, почти у самого горизонта клубящаяся зеленая стена парка. По бокам улицы поднимались высокие серые здания. Они были серые, но какие-то теплые, с цветными пятнами, с розовыми колоннами, с кружевными балконами…
Блеск стекол. Тишина. Желтый с красным трамвай не спеша катит мимо. К парку. К другим берегам жизни.
Жорка смотрел на него затаенно. Зачарованно. Так хотелось поехать на этом позвякивающем-побрякивающем старомодном трамвае. С ней. По этой особенной улице. Длинной-предлинной. А там – еще что-то. Несбыточное.
– Там Старый Город, – отвечая на его вопрос, сообщила Сонька.
Он, завороженный, едва выплыл из полусна:
– Зачем все это? Старый Город давно закрыт. Интересно, что там осталось?.. – Вновь окунулся в сказочное пространство небывалого квартала: – А здесь разве тоже живут люди? Никого не видно.
– Ну, почему?.. – Вскользь ответила Сонька и осмотрелась: – Куда сядем?
– Все равно. Как интересно. Будто сидим на улице.
– На улице и сидим.
– Нет, прямо вот… как будто здесь может проехать машина. А почему так тихо?
– Вечер.
– Здесь совсем другой воздух, – поделился своим наблюдением Жорка.
Она пожала плечами, предположила:
– Кофе пахнет.
– Нет, вообще… – Повел рукой. – Вдали он качается. Улица тает. Тянет весной. Вольным ветром. Там в конце – загадка. Несбыточное. Дорогое.
– Здесь хорошо, – просто сказала Сонька.
– Голова кружится, как будто праздник Весенних выборов суперканцлера Юлия – суперканцлером…
– Не начинай!
…
Кофе в белых небольших чашечках. Коричневая пена. Дымком поднимается пар.
Жорка пробует.
– Ничего так…
– Ничего?
– Да.
– Ты пил такой кофе?
Жорка молчал.
– Ты что?
– А что?
– Нос побелел и щеки.
– Просто так. Скоро уходить.
– Не последний день живем.
Жорка с трудом перевел дыхание и выдохнул, имея в виду что-то свое:
– Да?
Сонька махнула синей с серебром картой перед автоматом. Запустила руку за шторку и извлекала тарелку.
На тарелке лежали два желтых тоста.
– Я ел такие. Мама…
Вырвалось, и он тут же замолчал. Глянул на шлагбаум.
– Что мама? – Легкомысленно взбила Сонька свою желтую челку.
Она ничего не замечала.
Пододвинула к нему тарелку.
– Что мама?
– Ничего. Я не хочу.