Богомолье (сборник)
Шрифт:
– В бараночной у себя повесишь – слаще баранки будут.
И еще покупает, многое – всем домашним.
– Маслица благовонного возьмите, освященного, в сосудцах с образом Преподобного, от немощей… – выкладывает монах из-под прилавка зеленоватые пузыречки с маслом.
Пахнет священно кипарисом, и красками, и новенькими книжками в тонких цветных обложках; и можжевелкой пахнет – дремучим бором – от груды высыпанных точеных рюмочек, баульчиков, кубариков и грибков, от крошечных ведерок, от бирюлек…
– Ерусалимского ладанцу возьмите, покурите в горнице для ароматов…
Монах укладывает все в корзину, на которой выплетены кресты. Все потом заберем, на выходе.
Еще
103
Исподцы – от «испод»; нижняя, изнаночная сторона.
У Золотого Креста пьют воду богомольцы, звякают кружками на цепочках, мочат глаза и головы. Пьем и мы. Смотрим – везут расслабного, самого того парня, которому отдал свои сапоги Федя. У парня руки лежат крестом, и на них, на чистой рубахе из холстины, как у покойника, – новенький образок Угодника. И сапоги Федины в ногах! Приехали, целым-целы.
Старуха узнает нас и ахает, словно мы ей родные. Парень глядит на Федю и говорит чуть слышно:
– Сапоги твои… вот надену…
Глаза у него чистые, не гноятся. В народе кричат:
– Пустите, болящего привезли!
Старухе дают кружку с оборванной цепочкой. Она крестится ею на струящийся блеск Креста, отпивает и прыскает на парня. Он тоже крестится. Все кричат:
– Глядите, расслабный-то ручку поднял, перекрестился!..
Велят поливать на ноги, и все принимаются поливать. Парень дергается и морщится – и вдруг начинает подниматься! Все кричат радостно:
– Гляди-ка, уж поднялся!.. Ножками шевелит… здо-ро-вый!..
Приподнимают парня, подсовывают под спину сено, хватают под руки, крестятся. И парень крестится – и сидит! Плачет над ним старуха. Все кричат, что чудо живое совершилось. Парень просит девчонку:
– Дунька, водицы испить…
Попить-то и не дали! Суют кружки, торопят:
– Пей, голубчик… три кружки зараз выпей!.. Сейчас подымешься!..
Иные остерегают:
– Много-то не пей, не жадничай… вода дюже студеная, как бы не застудиться!..
Другие кричат настойчиво:
– Больше пей!.. Святая вода не простужает, кровь располирует!..
Горкин
– К мощам, мать, приложи… и будет тебе по вере.
И все говорят, что – будет! Помогают везти тележку, за нею идет народ, слышится визг колёсков.
У колокольни кто-то кричит под благовест:
– Эй, на-ши… замоскворецкие!..
Оказывается – от Спаса в Наливках диакон, которого встретили мы под Троицей. Теперь он благообразный, в лиловой рясе. И девочки все нарядные, как цветы. И певчие наши тут же. Все обнимаемся. Диакон машет на колокольню и восторгается:
– Что за глас! Сижу и слушаю, не могу оторваться… От младости так, когда еще в семинарии учился.
Говорят про колокола и певчие – всё-то знают:
– Сейчас это «Корноухий» благовестит, маленький, тыща пудов всего. А по двунадесятым – «Царь-колокол» ударяет, и на ногах тут не устоишь.
Диакон рассказывает, что после обедни и «Переспор» услышим: и колоколишка-то маленький, а все вот колокола забьет-накроет. Певчие хвалят «Лебедя»:
– За «Славословием»-то вчера слыхали? Чистое серебро!
Диакон обещает сводить нас на колокольню – вот посвободней будет, – отец звонарь у него приятель, по всем-то ярусам проведет, покажет.
Надо спешить в собор.
Народу еще немного, за ранними отмолились. В соборе полутемно; только в узенькие оконца верха светят полоски солнца, и вспыхивают в них крыльями голубки. Кажется мне, что там небо, а здесь земля. В темных рядах иконостаса проблескивают искры, светятся золотые венчики. По стенам – древние святые, со строгими ликами. На крылосе вычитывают часы, чистый молодой голос сливается с пением у мощей:
Преподо-о-бный отче Се-е-ргие…Моли Бога о на-ас!..Под сенью из серебра, на четырех подпорах, похожих на часовню, теплятся разноцветные лампады-звезды, над ракой Преподобного Сергия. Пригробный иеромонах стоит недвижимо-строго, как и вчера. Непрестанно поют молебны. Горкин просит монаха положить на мощи образочки и крестики. Желтые огоньки от свечек играют на серебре и золоте. Отец берет меня на руки. Я рассматриваю лампады на золотых цепях, большие и поменьше, уходящие в глубину, под сень. На поднятой створе раки [104] из серебра я вижу образ Угодника: Преподобный благословляет нас. Прикладывается народ: входит в серебряные засторонки, поднимается по ступенькам, склоняется над ракой. И непрестанно поют-поют:
104
Рака – массивный кованый гроб, часто из драгоценных металлов, где покоятся мощи святого.
Поет и отец, и я напеваю внутренним голоском, в себе. Слышится позади:
– Пустите… болящего пустите!..
Пригробный иеромонах показывает пальцем: сюда несите. Несут мужики расслабного, которого обливали у Креста. Испуганные его глаза смотрят под купол, в свет. Иеромонах указывает – внести за засторонку. Спрашивает: как имя? Старуха кричит, в слезах:
– Михайлой, батюшка… Михайлой!.. Помолись за сыночка… батюшка преподобный!..