Боишься ли ты темноты?

Пономарева Светлана Витальевна

— Nein. Ich weiЯ nicht, womit er jetzt beschдftigt sich.

И тут произошло. Что-то пронеслось, блеснуло, словно молния, оглушило, заставило зажмурить глаза, чтобы не открывать никогда. Дрожащими руками Ярослав оттолкнулся от скамьи, пытаясь встать, но ноги совсем не держали, и он съехал на землю. Во рту стоял знакомый привкус крови, дыхание перехватывало. Ярослав открыл глаза и вновь попробовал подняться, но ничего не получалось. Сухой горячий ужас охватил Ярослава. Отчаяние влезло в каждую клеточку, и говорило: “Сейчас ты непременно умрёшь”. Когда Ярослав понял, что сейчас задохнётся, он собрал все силы и громко-громко вдохнул и выдохнул. Получился не то стон, не то крик, очень негромкий, но противный. Собрав все силы вновь, Ярослав приподнялся и, ухватившись за скамейку, попытался встать, но не сумел и, соскользнув, больно ударился головой и плечом. От удара сознание неожиданно прояснилось,

ужас ушёл, и стало смешно от нелепого положения, от бестолковой ситуации. И Ярослав громко рассмеялся. Он смеялся, ежесекундно ударяясь затылком о скамью, отчего становилось ещё смешнее, и ещё, и ещё…

Удар по щеке сразу выбил весь смех. Ничего не осталось — ни ужаса, ни радости. Ярослав увидел перед собой какого-то пожилого мужчину в тёмной рубашке. Он протягивал Ярославу руку, предлагая встать. Ярослав слабо улыбнулся, что-то пробормотал и, что оставалось сил, побежал прочь от этого мужчины. Теперь ему казалось, что всё вокруг — какой-то странный фильм, в который, не предупредив, взяли и его. Ничего обычного не было вокруг, ничего знакомого. Очень хотелось спать и в то же время остановиться было никак нельзя, и Ярослав двигался, двигался, двигался… Наконец, он свернул на незаметную тропинку. Он подумал, что там, где нет людей, его точно никто не узнает и не прогонит. Главное, уйти с главной аллеи, где могут проходить всякие мужчины в тёмных рубашках… Тропинка вскоре запетляла по густым зарослям. Вокруг росли клёны, берёзы, кусты боярышника и дикая смородина. Ярослав забрался в кустарник, нашёл сухое место, изрядно заросшее травой, лёг, свернулся комочком и заснул. А проснулся от холода — вокруг было темно. Сквозь угрожающе шелестящие ветки деревьев проглядывало высокое звёздное небо. Луна была не полная, и свет от неё почти не проникал сюда. Ярослав сел, помотал головой и попытался вспомнить, что произошло, и как он здесь оказался, но ничего не получалось. “Может, это сон” — подумал Ярослав, поднимаясь. Ему вдруг стало весело: сон про темноту и без всякой собачки, без скрежета металла и крови на снегу. Ярослав знал, что во сне можно делать что угодно, и всё, что ты хочешь, может произойти, поэтому он тут же решил, что где-то здесь должна быть Вера Ивановна. Ему захотелось найти её и испугать. Он так долго её боялся, что должен был отомстить. “Конечно, она испугается, если увидит меня ночью”, — подумал Ярослав и стал выбираться на тропинку. Но эта тропинка всё никак не попадалась, а холодно было уже порядком. Ярослав продирался сквозь кусты, но те становились как будто ещё гуще, грудь и руки до локтей у него мгновенно исцарапались, а из одной, самой глубокой царапины, теперь сочилась кровь. Ярослав вытер эту кровь грязной ладонью, а ладонь вытер о штаны. Потом сел и перевёл дыхание. Сидеть было ещё холоднее, чем идти, руки заболели, а потом опять сильно заболела голова. “Наверное, это всё-таки не сон”, — Ярослав подумал так, а потом прошептал эту фразу себе под нос и по-настоящему испугался. Если это не сон, то непонятно, как и когда он здесь оказался. Ярослав вскочил и опять наугад побежал сквозь заросли. Наконец, ему удалось выбраться на какую-то дорожку, ветви над головой расступились, и он увидел месяц. “Ночь уже давно, а это парк. Точно”. — Ярослав опять вытер кровь с руки и из-под носа, удивившись, откуда же она там, и побежал по дорожке. Теперь он думал только об одном, о том, что же делает Сергей Фёдорович, ищет он его или нет. В конце дорожки показался просвет, и Ярослав выскочил на широкую аллею, освещённую редкими фонарями, и понял, что знает, где выход.

Тогда он отправился к выходу, с твёрдым намерением идти в детдом и покаяться во всех прегрешениях. И вдруг понял, что всё это жуткий сон. И что он никогда не просыпался. И что сейчас случится то страшное, чего он ожидал. Ярослав сделал шаг назад и застыл. Тело от страха покрылось липким потом, во рту появился привкус крови.

У соседнего фонаря, там, где свет граничил с тьмой, там, возле мусорки и чёрных кустов крушины, в липко-дрожащей тишине стояла живая чёрная собачка. Она была точь-в-точь такая, какую Ярослав видел во сне. Эта чёрная собачка, дрожа и поджимая хвост, обнюхивала столб. Может ей, как всегда, было страшно, может, она подрагивала от ночной прохлады, может быть, от какого-то неведомого человеку чувства. Всё в ней было страшно: её чернота и её неторопливость, размеренность, её непостижимость и повторяемость. Это чёрное существо преследовало Ярослава, и избавиться от него было невозможно. Оно методично обнюхало столб и вдруг исчезло. Сложно было сказать, была ли собачка на самом деле, или она вдруг почудилась, но страх не проходил. Казалось, что собачка вовсе никуда не ушла, а смотрит на Ярослава своим мерзким взглядом, мечтая о смерти Ярослава,

которой он избежал, но умереть был должен. Сейчас Ярослав понял, что чудес не бывает, и он умрёт. Он умрёт сейчас же, неизвестно от чего, но медленно и мучительно. Ему вспомнилась мама, папа, потом почему-то Сергей Фёдорович, к которому нужно было идти, но теперь уже было поздно. Потом появилась Женька, потом какие-то незнакомые люди, всё замелькало, зашумело, завертелось и распалось. Уже были не люди, а только голоса, да собачье тявканье. А потом там, под фонарём, что-то ещё раз сверкнуло. И Ярослав увидел глаза. Тоскливые собачьи глаза, сейчас дико блестящие и опасные. Он медленно нагнулся, нащупал какой-то камень и изо всех сил швырнул в собачку…

26

Ярослав очнулся. Собак рядом не было. Было утро и два человека в милицейской форме.

— Пацан, — сказал один, — ты тут чего, ночевал раздетый?

Ярослав молчал.

— Да он обкуренный нафиг! — сказал другой. — Ты где живёшь, придурок?

Ярослав встал, посмотрел на засохшую кровь и грязь на ладони, и сказал:

— Нигде.

— Ясно, — милиционер ничуть не удивился, — бегунок, поди, какой-нибудь. Давай, пошли в контору. Посмотрим, может на него данные есть.

Ярослав пошёл за ними, пошатываясь, и думая, не сбежать ли, но один из милиционеров предупредил:

— Попробуешь рвануть, догоним и пинков надаём.

Тогда Ярослав смирился. Тем более, что было всё равно. То, что он сделал вчера, вдруг чётко обозначилось в сознании — он совершил преступление. И то, что его ведут в милицию, правильно. Наверное, его даже и в детдом не повезут — сразу в колонию. Что ж, так даже лучше. Сергей Фёдорович не увидит его, а смотреть в глаза Сергею Фёдоровичу у него всё равно бы не получилось.

Ярослава привели на пост, посадили на скамеечку. Ярослав откинулся на стену и стал ждать. Всё тело болело, сердце колотилось, во рту пересохло. Ярослав задремал. Потом услышал над собой:

— Из второго детдома. Вчера звонили, что убежал.

— Приедут забрать?

— Приедут. Только что-то он мне не нравится. Может, “скорую” вызвать?

— Пусть приезжают и вызывают, кого хотят. За полчаса не издохнет.

За Ярославом приехала Фроська. Какая-то перепуганная и изумлённая. Подписала бумаги, взяла Ярослава за руку, вывела на улицу и только там с ним заговорила. Сказала:

— Слава! Как ты мог! Как тебе не стыдно! Ну зачем ты это сделал!

Ярослав молчал.

— Ты нас так перепугал! А Вера Ивановна… ладно, она тебе не нравится, но зачем с ней так! Думаешь, у нас такая большая зарплата, что нам триста рублей — ерунда? Куда ты их дел?

— Вот, — тихо сказал Ярослав, полез в карман и достал деньги. Пусть его посадят. Он скажет, что Вику изнасиловал. Он сам признается, и на Сергея Фёдоровича никто не подумает.

— Вера Ивановна говорит, что такого уже десять лет в детдоме не было! Слава, но почему ты это сделал? Ты хотел убежать?

Ярослав кивнул.

— Зачем? Ведь Сергей Фёдорович собирает на тебя документы. Ты не хотел с ним жить? А почему не сказал?

Фроська подождала ответа и, не получив его, устало сказала:

— Поехали в детдом. Я не ожидала от тебя…

В автобусе они сели рядом. Ярослав упёрся лбом в спинку переднего сиденья и смотрел себе под ноги. Перед глазами всё плыло. На поворотах автобус наклонялся и Ярослав почти падал на Фроську, но она старательно смотрела в сторону, как будто ей видеть Ярослава было противно. Он вздохнул. Ничего, скоро они больше не увидятся. Она же не станет ходить к нему в тюрьму или спецшколу, куда там его теперь отправят…

У ворот детдома Ярослава окончательно закачало. Он взялся руками за забор и медленно сполз по нему на землю. Перед собой он видел асфальтовую дорожку в трещинах и дохлого жука на ней. Фроська посмотрела на него и побежала за фельдшером.

Оказалось, что у Ярослава температура под сорок. Его тут же уложили в изолятор, поставили какой-то укол и Ксенечка предупредила, что если к вечеру ему не полегчает, придётся отправить его в больницу. Ярослав кивнул и почти сразу заснул. Как будто в яму провалился — ничего не снилось, ни о чём не думалось.

А проснулся от разговора. Правда, глаза открывать не стал.

— Надо бы его в душ сводить, как проснётся, — сказала Ксенечка. — Нельзя таким грязным лежать.

— Хорошо, — отозвался Сергей Фёдорович, — я свожу. А это у него серьёзно?

— Олег Юрьевич сказал, что до утра ещё посмотрим, а потом повезём в больницу. Может, даже в психиатрическую. Мальчик очень странно себя ведёт. Вообще на него это всё не похоже.

— Не похоже, — тихо подтвердил Сергей Фёдорович.

Ярослав пошевелился. Ему было больно слышать, как о нём говорят хорошее. Он не такой. Сергей Фёдорович сел рядом: